Личная страница Власенко Дмитрия
КУХАРКА
Утро началось для графини Z. неудачно: от нее сбежала кухарка. Слуги дружно утверждали, что ничего не знают о том, где она находится сейчас, но рьяно выдвигали свои версии. Дворецкий, сухонький старичок, служивший верно графине более двадцати лет, утверждал, что видел позавчера на кухне усатого дюжего капрала, якобы двоюродного брата кухарки. Но то был, конечно, мадам, не брат, он, дворецкий, всегда видит ложь по глазам, а у кухарки глаза всегда так и бегали, как цыплята. Этот капрал точно был тайный любовник кухарки, и никто иной. И, наверно, давний любовник, дворецкий уже и раньше видел его пару раз неподалеку от дома, щеголевато одетого, прогуливавшегося вприпрыжку с какой-то рыжей собачкой.
Графиня выслушала дворецкого внимательно, поскольку за всю службу дворецкий ошибся не больше десяти раз, впрочем, в последний раз совершенно неприятно, заявив три года назад, что видел лично привидение, как две капли воды похожее на графа. Якобы приведение подошло к его кровати и сказало: «Нет мне покоя от моей собаки». Но, слава богу, граф уж пять лет лежал в могиле и не донимал больше окружающих. Поэтому в тот раз графиня на жалобу дворецкого сердится не стала, только велела ему спать отныне на левом боку, чтобы не снились кошмары.
Теперь же графиня была склонна поверить дворецкому, но тут вперед выступила горничная, заявившая, что капрал тот и был на самом деле кухаркиным братом, и весьма большим, мадам, подлецом, поскольку уж сколько раз он ее, горничную, видел, вот в точности столько же раз пытался ее, горничную, ущипнуть. Она от этого ходила вся в синяках.
— Ну да ты девка с фигурой, — одобрительно заменил кучер.
— Отрастила себе ... на господских харчах, — проворчал дворецкий.
— А тебя вообще не спрашивают, — сказала ему горничная. — Так вот, мадам, он меня как щипнет, подлец, я уж не выдержала, оплеуху ему дала, потому что очень больно было. А кухарка как засмеется, как затрясется! Лицо-то у нее красное от печки. Я вот до сих пор как вспомню, так вся и дрожу: стоит ее лицо перед глазами и смеется.
— Куда ж она, по-твоему, пропала? — спросила графиня.
— Обежала она, думаю, к солдатам. Она уже давно мне говорила, что у солдат в лагере не хватает поварих. Да и с офицером можно познакомиться, с лейтенантом, а то и с капитаном, если повезет.
— Эк ты куда махнула: с капитаном. Скромнее надо быть, — урезонила ее графиня.
К горничной у графини не было доверия. Девка она была молодая, незамужняя, глупая. А тут еще и кучер сказал, что быть такого не может, солдаты еще позавчера из города ушли. А кухарка, скорее всего, отправилась на запад, чтобы потом на корабле отплыть в Америку, где, по слухам, всем парижанкам выдают по мужу — немцу. А чтобы хватило денег на дорогу, кухарка прихватила с собой десять серебряных ложек. Он, кучер, пытался ее задержать, когда она садилась в фиакр, но кухарка больно ударила его в грудь и быстро унеслась в своем драном фиакре. А у кучера теперь вся грудь болит, и под ложечкой ноет, как перед грозой.
Впрочем, от кучера так сильно несло вином, что принять на веру его путаные слова было сложно. На всякий случай графиня Z. Велела пересчитать ложки, а заодно ножи, вилки и блюда, довольно, впрочем старые и потрескавшиеся, как лицо у иной восьмидесятилетней старухи, сидящей обычно с десяти до двенадцати в парке, где она обсуждает дурака молочника и его молодую жену.
Распорядившись, графиня Z. Стало готовиться к выезду. Нужно было нанять на весь день фиакр, поскольку подлец кучер был пьян, и доверять ему не стоило, также надо было срочно забрать у сапожника новую пару туфель, которые тот обещал доставить еще в прошлый четверг, да так и не принес, необходимо было выдать перед отъездом задание горничной и дворецкому, причесаться и выбрать платье для выезда.
Все эти дела отняли у графини Z. около часа. И хоть туфли мерзавец сапожник так и не отдал, несмотря на то, что графиня написала ему очень гневную записку, отговорившись тем, что у туфель еще не готовы пряжки, но все остальное графине удалось вполне.
Итак, около часу дня графиня Z. села в фиакр, усадила рядом с собой любимую болонку и велела ехать по направлению к английскому посольству.
К семи вечера графиня обещала быть у русской княгини K, чтобы выпить вместе с ней четыре кружки чаю, съесть пару пирожных, обсудить последний указ маршала X.
— Не забудь, Кики, — сказала графиня болонке, — что ты должна вести себя у княгини прилично. Не вздумай просить у нее больше сахару. Это так неприлично.
Кики послушно кивнула.
— Кики, — сказала графиня с упреком, — в прошлый раз ты кивала совершенно так же, но вела себя потом абсолютно невозможно. Будь скромнее, милая.
Графиня ласково потрепала болонку. Кики облизала ей перчатку и прыгнула к ней на колени.
— Ах, Кики! — воскликнула графиня Z.
Так, обучая болонку хорошим манерам, графиня Z. добралась до дома племянницы, жившей довольно недалеко от центра города, не далее, во всяком случае, чем это прилично для дома семьи из хорошего общества. В те прекрасные времена грязные оборванцы, прибывшие из отсталых восточных стран, еще не захватили центральную часть Парижа. Полиция тогда была еще полицею, а не сборищем овец в штанах, и не допускала ненужных граждан в приличные места. Ныне же... Увы...
Графиня вышла осторожно из экипажа, зажав верную, но невоспитанную Кики под мышкой, наказала строго кучеру оставаться на месте, после чего прошла в дом.
Племянница встретила ее радостно.
— Ах, тетенька... — только и сказала она. Всем своим видом она показывала, что не может произнести ни слова от переполнивших ее чувств.
— Ну, дитя мое, — улыбнулась графиня, — здравствуй.
Двадцатипятилетнее дитя подпрыгнуло от радости на месте, после чего кинулось к графине на шею.
— Тьфу на твои нежности, — заметила графиня, хмуря шутливо брови. — Юная ты подлиза.
— Ну как же можно, — защебетала племянница. — Я же вас люблю как маменьку. Вы для меня одна моя покровительница и опора, дум властительница, очей свет, совесть и ум, гордость страны и нации, озаряющий, брызжущий.
Племянница и сама уже не понимала, что она говорить.
— Послушай, душечка, — прервала ее графиня. — Что у тебя сегодня на обед?
— Изгоняющая мрак... Что? — племянница очнулась.
— Я спрашиваю: «Что у тебя сегодня на обед?».
— Ах, тетя, у меня сегодня нет обеда. Представляете: сбежала кухарка.
— И у тебя? — удивилась графиня.
— Да, тетя. Я утром проснулась — и тут входит Жак, докладывает мне, что ее нет.
— Как странно. Я этого не понимаю, что-то видимо, произошло. А супруг-то твой дома?
— Кажется, да, — неуверенно сказала племянница. — Я, кажется, видела его сегодня. Или вчера...- Племянница задумалась. Она махнула рукой и сказала:
— А впрочем, какая разница?
Кики вдруг забеспокоилась и стала, тихо повизгивая, вырываться из рук графини. Графиня опустила ее на пол.
— Совершенно невоспитанная собака, — заметила она.
— Ах, тетя, она такая милая, — вступилась за болонку племянница.
— Не суть, — прервала ее графиня. — Ты, дорогая моя, тоже хочешь есть?
— Как скажете, тетя.
— К семи я приглашена к русской княгине, впрочем, ты ее не знаешь. К тому же я опасаюсь вести тебя к ней, эти русские едят совершенно невозможные вещи.
— Но есть хочется, тетенька, — сказала жалобно племянница.
— Не плачь.
— А может, тетя, послать кого-нибудь в трактир за обедом?
— Солнце мое, что с тобою? — удивилась графиня. Не поглупела ли ты? Твой дедушка, полковник, пережил две войны, лично под пули бросался, и то никогда не осмеливался поесть в трактире.
— Тетя, я очень хочу есть.
— Терпи. Хотя... Едем в монастырь. Настоятельница S. — мой друг.
Настоятельница S. была крупной женщиной. Бога она любила, и предана ему была всей душой, и молилась ему так же истово, как и двадцать лет назад, только посты соблюдать становилось для нее все сложней. Послушниц она не обижала и жила с ними мирно, как живут рядом животные, не представляющие друг для друга опасности: корова и лошадь, олень и коза, бегемот и крокодил. Тихо и спокойно они проводят дни вместе, совершенно не интересуясь друг другом.
Настоятельница как раз начала завтракать, когда ей донесли о прибытии графини Z. с племянницей.
Есть люди, по природе своей жадные, но жадные так, как бывают жадными звери. Они всегда готовы одолжить сто франков, но никогда не дадут сигареты или кружки кофе. Происходит это, видимо, от неразвитости ума, от неспособности построить хоть сколько-нибудь сильное умозаключение. Для них деньги лишь бумага, которую нарезали мелко и ярко раскрасили, поэтому жадность их не пробуждается, когда они расстаются с тысячефранковой купюрой. Но стоит попросить у них бутылку молока, какой крик они подымают!
Именно такой породы была и настоятельница S. В обществе ее считали щедрой за способность отдать нищему последний су. Но что было бы, если бы тот нищий попросил у нее бутылку вина!
Поэтому, когда настоятельнице доложили о прибытии княгини с племянницей, ее едва не передернуло от необходимости оставить тарелку с супом.
— Пусть подождут, — велела она.
Все-таки, не желая быть невежливой, настоятельница взяла ложку побольше и принялась быстро вычерпывать суп из тарелки. Всего через десять минут (показавшихся, впрочем, целым часом для княгини и племянницы) она вышла к гостям. Настоятельница увидела печальную картину: изможденная голодом племянница глядела безучастно в окно, болонка Кики свернулась калачиком на скамейке, печально глядя на дверь, а графиня, старшина этой маленькой группы, смиренно сидела на стуле в углу, перебирая четки.
— День добрый, — сказала настоятельница.
— День добрый.
Кики, испугавшись резкого голоса настоятельницы, вспрыгнула на колени графине.
— Успокойся, Кики, — сказала настоятельница. — Это всего лишь я, твоя старая подружка.
— Друг мой, — обратилась к ней графиня, — ты умеешь хранить тайны?
— Умею.
— Понимаешь, от нас сбежали кухарки. Не сомневайся, завтра же мы найдем им замену, но сегодня... — графиня сделала паузу.
— Что?
— Нельзя ли нам пообедать у тебя?
Настоятельница задумалась. Графиня нервно поглаживала собаку, готовая встать и уйти навсегда.
— Хорошо, — решила настоятельница. — Пойдемте. Я, хоть уже и отобедала, но ради вас готова поесть еще раз.
Обед был хорош. Съев быстро по тарелке супа, графиня и ее племянница расслабились, успокоились, стали есть медленнее.
— Спасибо вам, — поблагодарила племянница хозяйку.
— Не стоит. У меня все-таки меньше проблем со слугами.
— Да, проблем у нас масса, — согласилась графиня. — Абсолютно невозможно найти сколько-нибудь приличную служанку.
— Совершенно с вами согласна, — кивнула настоятельница. — Это абсолютно невозможно.
— Эти низшие классы утратили всякое представление о долге и чести.
— Да, да, — подтвердила племянница.
— Куда катится мир, не понимаю. Представляете, на прошлой неделе я застала своего дворецкого, любезничающего с горничной графини M. Как будто он не знал, что я уже месяц как в ссоре с графиней.
— Ох, куда катится мир, — вздохнула настоятельница.
— А как они выглядят? На них же невозможно смотреть! Женатые еще ладно, не о них речь, но холостяки — это просто ужас. Вечно растрепаны волосы, зубы чернее ночи, на рубашке половины пуговиц нет, ботинки порваны. Да еще и, прошу прощения, запах: с ними невозможно находится рядом.
— Я в доме везде держу горшки с геранью, чтобы не пахло, — заметила племянница.
Графина не слушала ее.
— А чего стоят вдовы — прачки?! Я в жизни не видела ни одной замужней прачки, всегда только вдовы. Ноги — как тумбы, красные распаренные лица, руки — больше, чем у мужчины. А уж эти их, извините, зады. Это же ужас! Крупнее бочки! А груди?! Это просто неприлично: иметь грудь таких размеров.
— Совершенно неприлично, — согласилась настоятельница. — Кстати, как вам сегодняшний обед?
— Прекрасно, — воскликнула графиня. — Кто вам готовит такой соус? Так умела делать его только моя кухарка.
— А такой чай умела заваривать только моя кухарка, — заметила племянница.
Настоятельница смутилась.
— Понимаете, — сказала она. — Это, конечно, сложно объяснить, но... Ваши кухарки перешли служить ко мне.
— Как? — закричала племянница.
— Да. Бедные девушки сказали, что хотят посвятить свою жизнь Богу.
— И они стали монахинями?! — испуганно спросила графиня.
— Пока еще нет.
Графиня нервно потрепала Кики, спавшую у нее на коленях.
— Но еще вчера они совсем не думали о Боге, — сказала племянница.
— Дитя мое, — сказала настоятельница. — Сердце человека всегда открыто для божественного откровения.
— Нельзя ли позвать их сюда? — спросила графиня.
Служанок позвали. Они пришли, две маленькие глупые серые мышки, встали посреди гостиной, опустив от смущения глаза, растерянно шмыгали носами, кусали губы, не смея сказать ни слова.
— Кухарка справа — твоя? — строго спросила графиня племянницу.
— Да, тетя.
Графиня посмотрела сурово на кухарок.
— Как вы посмели?! — крикнула она.
Кухарки бросились к ее ногам, умоляя простить их за предательство. Они плакали, всхлипывали, ползали на коленях, лепетали что-то неясное и громко вскрикивали от ужаса.
— Отойдите от меня, — сказала брезгливо графиня.
— Идите, — приказала настоятельница кухаркам.
Кухарки стремглав убежали.
— Извини, дорогая, — обратилась графиня к племяннице, — но нам с настоятельницей нужно поговорить наедине.
— Конечно, — согласилась племянница. — Я заберу у вас Кики?
— Забирай.
Племянница вышла, плотно закрыв за собой дверь.
— Послушай, — обратилась графиня к настоятельнице. — Мне не слишком удобно просить тебя об этом, но я бы очень хотела вернуть этих служанок.
— Но душа их уже почти отдала себя Богу, — заметила настоятельница.
— Это прекрасно, — согласилась графиня, — но... Не могу же я голодать из-за какой-то кухарки.
— Да, конечно.
— Потому... Словом, нет ли у монастыря потребности еще в чем-либо, кроме душ этих двух дурочек?
Настоятельница задумалась.
— Если тщательно все вспомнить, то можно, конечно, найти и более неотложные нужды. Не хватает витражей, средств на строительство, земли...
— В таком случае, — сказала графиня, — не компенсирует ли потерю этих двух служительниц два новых витража религиозную тему.
— Я не уверена, — произнесла задумчиво настоятельница. — К тому же у нас не хватает трех витражей.
— Хорошо, — сказала нетерпеливо графиня, — три витража. Хорошо.
— Так и быть, графиня, только ради вас.
— Я тронута. Вели собираться кухаркам.