Личная страница Власенко Дмитрия
ДЕРРЗКАЯ ДЕВЧОНКА
Общага
— Мне врачи сказали, что я не могу в одной комнате с тремя человеками жить, вы понимаете? — сказала я коменде. — Вам по буквам произнести? Неее-моооо-гуууу! И не надо мне показывать свои нормы, потому что врачи лучше знают, чем все ваши нормы. Мне нужна отдельная единственная комната!
— Девушка, вам же русским языком-то объяснили все, - обиделась коменда. — Платников положено селить в последнюю очередь, а вообще по четыре человека в комнату всегда селится первый курс.
— А вот эти узбеки в коридоре — они тоже, что ли, студенты?! — заорала я. — Да я их на рынке десятками видела! Вон тот в рыжей майке фруктами торгует!
Комендантша тут как встанет стола, белый халат на сиськах не сходится. И как она мне крикнет:
— Вы не орите тут!
— Да я на вас не то что орать, я на вас жаловаться буду и писать куда надо. Сколько у вас зарплата? Откуда у вас это кольцо?
— Что такое вообще?!
— Так, все, сажусь, и пишу. Фамилию вашу назовите!
— Вот еще?! Надо тебе — сама узнавай.
— А что это за хамство тут? Что это вы мне «тыкаете»?!
— Нос у тебя еще не дорос, на «вы» ее называть!
— Ладно, так тоже запишем: «Фамилию сообщить отказалась»!
Я быстренько настрочила: «Заявление в ОВД Ленинского Района. Прошу привлечь к ответственности коменданта пятого общежития Кемеровского Государственного Педагогического Института за хищения на рабочем месте. Вместо расселения студентов комендант занимается нелегальной сдачей ведомственного жилья в крупных размерах».
— Эй, эй, тихо! — комендант закрыла дверь. — Что ты тут написала?
В общем, комната была обеспечена. И правильно, ну а что вы думали, я так просто все брошу и отдам ей? Ну это ж сволочь, а не баба, на ней клейма ставить некуда, вы еще пожалейте ее, ага! Ворует по-черному, а я должна страдать.
Комнатку я с Максом обустроила как надо: покрасили пол, наклеили желтенькие обои в цветочек, купили стеллаж и двуспальную кровать в «Феликсе», занавески повесили, холодильник с теликом поставили, аквариум с рыбками — в общем, по-домашнему сделали, не как в общаге.
Катька-отличница мне потом заявила:
— А почему мы должны жить вчетвером, а ты одна?
Да потому что вы лохи завистливые, сами ничего не умеете, а туда же, пытаетесь что-то доказать. На вас всегда ездили и будут ездить, а вы еще извиняться перед всеми будете: «Ой, простите нас, пожалуйста, что мы на свет родились и вам жить мешаем». Я ей говорю:
— Света в коридоре нет — кто виноват?
— Тот, кто лампочки выкрутил.
— А кто выкрутил?
— Я не знаю.
— И я не знаю. А виновата комендантша, потому что она за это ответственная. И за то, что в кухне плиты нет, и за то, что простыни рваные — за все комендант виноват.
— Так она же не может за всем уследить! У нее даже денег нет на простыни!
— Да не может — пусть увольняется, я-то почему должна от этого страдать?!
— Ты эгоистка! — заорала Катька и ушла.
Ну и хрен с ней, я так думаю. Хотя, в общем, она добрая девчонка была, я с ней потом помирилась. Пришла к ней в гости и жалобно попросила:
— Кать, у тебя нет аспирина? У меня очень голова болит, не знаю, что мне делать.
Ну, конечно, она дала. Все любят делать добрые дела, особенно, если это их не слишком напрягает. Вот если бы я попыталась к ней подлизаться: книжку подарить, пирожок испечь - черта с два бы она со мной помирилась. А после такого доброго дела - пожалуйста, проходи, садись, сейчас таблетку принесу.
— Окей — я села на Катькину кровать.
Комната у них была ничего так, аккуратненькая, но такая общажная, что аж тошнило: скатерть на столе — полиэтиленовая, кровати — железные, с отвисшими сетками, какие-то зеленые покрывала, которым уже было по сто лет. И еще меня бесит, что в какую комнату не приди — везде, блин, будут эти зеленые покрывала и железные кровати. Тошнит, ей-богу.
— А где соседки-то? — спросила я.
— Аня и Вера ушли на лекцию, а Женька уже уехала домой.
— Так а что так рано? Еще же четверг только?
— Ну вот, я ей тоже говорила, что нельзя пропускать занятия, но она меня почему-то совсем не слушает.
— Вот баба прикольная. Еще первую сессию не сдала, а уже на лекции не ходит. Кать, а чай у тебя будет? — на столе стояла тарелка с халвой.
— Да конечно. Слушай, ты только халву не бери, а? Это Верина. Хочешь, я тебе лучше сгущенку открою?
— Ну, давай, - вздохнула я.
— Вот таблетка, выпей сначала.
— Ага, давай, — хоть у меня и ничего не болело, но чего ради дружбы не сделаешь?
Катька накрыла на стол, мы сели пить чай со сгущенкой.
— Какие новости? — спросила я. — Чем на выходные будешь заниматься?
— Учиться, - сказала Катька.
— Ну, это-то понятно. Может, на дискотеку пойдем?
— Зачем?
Я немного растерялась: мне почему-то никогда в голову такие вопросы не приходили.
— Ну так, повеселиться.
— А там весело?
— А ты что, не была никогда, что ли?
— Ну, у нас на выпускном танцевали… - сказала Катька неуверенно.
Офигеть, подумала я. Она даже не целовалась, наверное, ни разу.
— Пойдем вместе, посмотришь.
— Да я и танцевать не умею.
— Так а кто умеет-то? Потопчешься на месте, как все — вот, собственно, и все.
— Нет, мне надо готовить уроки, - застеснялась Катька.
— Ай, да что ты глупости говоришь. Смотри, я тебе сейчас покажу, ничего в этом сложного нет. У тебя радио есть? Включи-ка мне «Европу». Вот так вот — левой-левой, правой-правой, теперь наоборот, ну-ка, давай.
— Ну не знаю я, ну зачем? Ну это же так сложно!
— Вставай, вставай!
И прикинь, за три минуты Катька всему научилась! Да и что там учиться-то? Я ж ее не танго обучала!
Мы потом час, наверное, танцевали! Прикольно — вообще:
Hey, I’m Jennifer Lo!
Let's get loud, let's get loud
Ain't nobody gotta tell ya
What you gotta doПотом — фуф, все, хватит. Сели отдыхать.
— Слушай, давай халву попробуем, а? — предложила я.
— Ты что, это же Верина!
— Ну немного совсем! Она и не заметит.
— Ну, пожалуйста!
— Нет, нельзя.
— Жалко, - вздохнула я. - Ладно, сгущенка тоже ничего.
Так мы потом и подружились, даже Новый Год встретили вместе. Ко мне приехал Макс с пацанами, я ее и Аньку позвала — так что пошли все в местный кабак, классно получилось. Макс тогда вообще был в ударе — он только что пару «японок» задвинул (тогда «японок» вообще почти не было) - и счастливый был, как Ленин на октябрятском значке:
— Короче, Ирка, теперь не жизнь пойдет — а сплошная веселуха с праздником. Еще так пару раз — и можно будет хоть всю челюсть себе из золота заказать.
— А если в ментовке выбьют? — спросила я.
— А тогда еще одни вставим, во второй ряд.
— У акулы зубы в два ряда, - заметила Анька.
— О, Макс, у тебя новое погоняло будет — Акула! — встрял один из пацанов.
— Акула бизнеса! - Макс ощерился. — Смерть, бля, мусорам! А, кстати, прикол вспомнил, счас расскажу. Я когда последний раз «японку» брал — меня на выезде из города мусор останавливает. Я думал — все, хана. У меня с собой баксов двадцать, может было, не больше, бля. Ну вообще голяк. И прикинь, я ему сунул, короче, ксиву, которую мне Колян подарил, а он и повелся, прикинь?! И знаешь, что он делал? Честь мне отдал и говорит: «Осторожнее езжайте, товарищ майор, гололед на дороге».
Мы все просто легли под стол.
— Пиздец, валенок! - сказал Макс.
— Макс, кончай матерится, а? — попросила я. — Замонал уже, если честно.
— Да ладно тебе, - он меня сграбастал и потянул к себе.
— Ничего не ладно! — я попыталась вырваться. - Не на зоне же сидишь, говори культурно.
— Ну хорошо, хорошо. Девчонки, вы правда, не сердитесь, ну так получилось. Давайте выпьем лучше.
Что с Максом было хорошо — с ним всегда было весело. Другие как начнут говорить: «Вот, все плохо, все вокруг уроды, и я какой-то тоже не очень и вообще… Кому я нужен, все сложно, я ничего не понимаю… Не знаю, что делать…» А у Макса всегда все было тип-топ: какие-то приколы, шутки, кабаки, анекдоты, пацаны — все было так понятно, так весело! В общем, человек-праздник. Его даже когда потом посадили — он все равно прикалывался. Макс был молодчик, ей-богу.
Размышления
Я по жизни мало что помню, вообще-то. Из учебы вообще ни фига, лекции-херекции, формулки-заданьица, химия-жизнь. Ага, какая к хренам жизнь — скука смертная! Хотя, конечно, на сессии не заскучаешь, тут тебе впендюрят по полной, только успевай задом поворачиваться. Но вот в остальное время жизнь — как-то не сахар совсем.
А зато я помню, как мы с Катькой тусили. Вообще она дура по жизни, я уже говорила, но зато училась неплохо, и препода ее любили. Она как выйдет к доске — маленькая такая, скромная:
— Извините, пожалуйста, я тут не совсем все поняла, кажется, надо вот тут еще связи установить, - и глазками луп-луп, как Мальвина перед Карабасом.
Конечно, все преподы сразу таяли. Хотя одевалась она, как бабка какая-нибудь: возьмет, иногда, напялит коричневые, колготки, сверху серую юбку (такую, знаешь, чтобы была потолще и подлиннее), и синюю-синюю кофту с пуговицами. Господи, ну как так можно, а?
Я его говорю:
— Слушай, ты баба или мешок картошки?! У тебя пальто как из фильма про детдомовцев!
— Ира, это не твое дело! Я одеваюсь так, как я считаю нужным, понятно?!
Она обиделась. Ну а что делать? Я виновата, что ли, если мне с ней по улице стыдно ходить?
— Да ладно тебе обижаться-то! Ну извини, если я что ляпнула, ну ты просто посмотри на него! У него ж рукава короткие! Ты сколько лет его уже носишь? Короче, забирай мою кожаную куртку, нефиг тут своим пальто светить.
Так она еще брать не хотела: на фига, мол, такое мещанство.
Я его говорю:
— Ты что, родная?! Надо ж выглядеть нормально, краситься надо, душиться, следить за собой. Тебе ж не восемьдесят лет-то! Что ты как бабка из помойки одеваешься?
— Но ведь это же не главное! Главное — интеллектуальное развитие человека.
— Так, девушка! — разозлилась я. - Если вы тут сильно интеллектуально развиты — пожалуйста, почитайте внимательнее Антон Павловича. «В человеке все должно быть прекрасно». Так что давай, соответствуйте!
Короче, я ее уговорила, куртку она взяла. Но краситься, зараза, все равно не стала.
— Меня учила моя мама, что краситься в юном возрасте — неприлично.
— Меня мама тоже много чему учила, что мне теперь, все вспоминать, что ли?
Ладно, про родителей я не буду вспоминать, а то они обидятся. Зато я помню, как я в общаге начала готовить. Я вообще люблю пожрать, в юности даже поэму написала на пятьсот строк, где рассказывала, как Обломова его жена кормит: и солянку съешь, и жаркое, и пироги с визигой, и стерлядь, и курник, и еще кучу всего. Заканчивалось, кажется, запеченными лебедями и ананасами в клюквенном соусе. Жалко, стих не сохранился; наверное, был прикольный. Ну и хрен с ним, впрочем.
Причем написала я его тогда, когда еды в магазине почти совсем не было. Я все тридцать первое декабря простояла в очереди за новогодним набором: бутылка шампанского, масло, мандарины, еще какая-то хрень, сейчас уже не помню. А потом вот села и написала стих. Нет, не потом села, через полгода где-то или еще позже, не помню.
Блин, вообще ни хрена не помню, даже названия союзных республик не припоминаю. Ну и что же, меня теперь вешать, что ли, за это? Кстати, кто знает курсы для укрепления памяти, подскажите, плз. Только такие, чтобы ничего делать не надо было, ага? Чтобы оно собой как-то так: раз — и сразу все запоминалось.
Хотя с памятью — это еще не страшно. Вот с едой у меня реальные проблемы. Вообще-то я девушка нежадная, ей-богу. Макс у меня по жизни десятки стрелял. Но блин, не могу смотреть, если еда остается после обеда: сготовлю пачку макарон — съем всю пачку, ни хрена не оставлю. Если есть кастрюля борща, то я пока весь борщ не сломысаю — я не остановлюсь. Макс однажды у меня пытался что-то украсть из тарелки — я ему чуть вилкой руку не проткнула.
И вот так нажрешься — и думаешь: «Ну нахрена я это сделала?» А тут еще по телевизору какой-нибудь «Модный приговор» показывают с анорексичными бабами, и на душе уже совсем погано. Ну, приходится дня два поголодать, потом овощами питаться, но потом как-то постепенно жизнь снова берет свое. Твою мать!
Пейнтбол
В общем, все было чики-поки, ну, или почти так.
Вот у меня приятель есть — так он Венецию ненавидит только за то, что на него на площади Сан-Марко голубь насрал. Шел он себе, приятель, с женой ругался, а тут голубь взял и насрал ему прямо на голову. Символ мира, твою мать.
Как иногда вот хочется уехать куда-нибудь, где все будет хорошо и красиво. А нихера такого не будет — только приедешь — тут тебе раз, и насрут на голову, и претензии потом некому предъявлять.
Хотя с другой стороны — в общем, и приятные сюрпризы тоже бывают. Идешь где-нибудь между домов, от каналов воняет, солнце шпарит, как огонь под сковородкой, вокруг какие-то чуваки непонятные ходят — а потом раз, и ты во дворце Дожей и можно сидеть на прохладном мраморном полу и никто тебе слова не скажет. Ведь хорошо же!
Зимой, наверное, тоже есть от чего впасть в восторг, но все-таки гораздо меньше. В пять часов уже темно, солнышку не порадуешься. И все как-то беспонтово, скучно: книжку читать скучно, в гости ходить скучно, учиться скучно, а от телика вообще тошнить тянет. Господи, как паршиво!
А тут еще Макс посреди ночи приперся — решил меня развеселить.
— Ирка, ты в курсе, что из кактусов варенье делают?
— Ага.
— Честное слово. Я вот только думаю — они что, прямо с иголками его жрут, что ли? И не колется им?
Я хмыкнула.
— А ты слышала, что в Китае потрошеных крыс продают вместо беляшей?
— Не, не слышала.
— Серьезно тебе говорю! Илюха туда ездил — все сам видел. Вот такие, бля, крысы, жирные, сочные!
— Слушай, Макс, кончай, а? Меня сейчас стошнит!
— А еще, прикинь, японцы рисовую водку пьют горячей. Представляешь? Вообще офигели! А еще в Китае на центральной площади расстреливают знаешь за что? За избиение жены в пьяном виде. А в трезвом, получается, можно, что ли?
— Мда… - несмешные у него какие-то были шутки. Причем видно, старается, шутит человек, а нифига не смешно.
— Ирка, - сказал Макс серьезно, - а если я тебя как-нибудь пьяный ударю — ты ж на меня не обидишься?
— Макс, я тебе тогда таких пиздюлей накидаю — мало не покажется! Понятно?!
— Да ладно, я так сказал. Я вообще редко дерусь, даже в ментовке. Я тебе рассказывал уже, как я менту удостоверение показывал?
— Макс, - сказала я, - ты бы отвалил, а? Надоело уже.
— Счас отвалю — не унесешь, - обиделся он.
— Макс, ну что ты все время одно и то же пиздишь? Тебе самому-то не противно все время одинаковую херню нести? Ты что, робот?
— Я что я тебе, Задорнов, что ли? Мне за шутки бабки не платят.
— Да при чем тут Задорнов? Макс, ну серьезно, ну попробуй что-нибудь новенькое сказать. Интересное, веселое.
— Слушай, ты что-то опять не духе. Что случилось-то?
— Ничего не случилось, просто скучно.
— Так давай тогда потрахаемся, - предложил Макс по-простому.
— Все, иди в жопу! Заколебал ты уже!
— Да ладно, я пошутил. Поехали в пейнтбол поиграем, я автоматы новые прикупил.
— Какой пейнтбол?
— Да смотри! — Макс вытащил из сумки пластмассовое ружье с какой-то хреновиной наверху. - Правда, класс?!
Придурок, он бы еще заводной машинкой хвастался! Ну что за детство в жопе, я не понимаю?! Мужику уже под четвертак, а все туда же, с игрушками баловаться.
— Дай сюда, - сказала я. — Оно что, стреляет? Не наигрался в детстве, да?
И тут этот херов автомат как все обосрал красной краской: и холодильник, и телик, и кровать — вообще все!
Блин, я разозлилась!
— Макс!!!! Иди ты в жопу со своим пейнтболом! — я кинула в него автоматом. - Охерел совсем — такое говно сюда приносить! А если бы я в себя попала?! Мне теперь два года это не отмыть! Ну что это за приколы такие?! Ты видишь — нет, что вокруг происходит?!
— Да я отмою тебе, - сказал Макс.
— Да что ты там отмоешь, знаю я, как ты отмоешь! Ты ж ничего не можешь, только гадить! Припер какое-то говно! - я бросила автомат на пол, он опять выстрелил, я прыгнула от испуга к Максу.
– Макс! - заорала я. — Ты идиот, ты придурок! Он стреляет, блин, все время! Убери его к чертовой матери отсюда! Господи, ну как можно быть таким идиотом? Ты бы еще гранатомет сюда притащил! Я чищу-чищу, мою, убираю, стараюсь, чтобы все было аккуратно, а он приперается сюда и засирает всю квартиру! Макс, у тебя мозги есть?
— Слушай, ты достала уже орать! Что есть, то и есть, хватит меня лечить уже!
— Вали отсюда вообще! Нахер ты тут не нужен. Вали, кому сказала!
— Дура, блин! - Макс выкатился из квартиры, так хлопнув на прощание дверью, что стекла задрожали.
Потом я два часа драила квартиру. Я не понимаю, почему нельзя ценить мой труд, в конце концов? Почему надо обязательно все обосрать? Что это за привычки такие? Почему он считает, что может прийти и все обгадить? Я ему кто, в конце концов? Уборщица?
После уборки я легла на диван и включила телик, показывали хохмы-юморы.
— Передает наш специальный корреспондент из Антарктиды. Скажите, Татьяна, как встречают Новый Год полярники?
— В то время как горожане идут в гастроном за шампанским, деревенские жители последний раз в этом году кормят своих хрюшек и буренок, смазывают небесную ось и бегут в погреб за самогоном.
— Татьяна, а почему у вас на заднем плане растут пальмы? Неужели глобальное потепление уже коснулось Антарктиды?
— Вася, читай внимательнее! Это не Антарктида, Вася! Это - Атлантида.
Ну и так далее, в том же духе. Прикольно все-таки. Особенно смех за кадром помогает развеселиться. Все ржут - и ты ржешь. Жизнь, в общем-то, прикольно! Это я вам точно говорю!
И тут пришел Макс.
— Макс, - сказала я, - вот тебе не стыдно, а? Вот я стараюсь, навожу тут порядок, стираю, мою, глажу, а ты?!
Макс вынул из-за спины огромный букет роз.
— Ох, Макс! Ну тебе хоть стыдно?
— Ирк, ну что ты, а?
— Ладно, проходи.
Потом мы посмотрели еще юморы по ящику, потом поглядели какую-то мелодраму, потом укладывались. В общем, вечер прошел неплохо. Мейк лав, нот вор, типа того.
Жениться
А утром он говорит:
— Давай жениться.
— Макс, ты что, с дуба рухнул? Куда жениться-то? Я здесь живу, ты там, куда тут жениться?!
— Так ты переедешь ко мне, какие проблемы?
— А институт?
— Да нахер тебе этот пед, ты что, в учителки собралась? Немкой будешь или англичанкой?
— Твою мать, прости господи! Макс, это мое дело, кем я тут буду, понятно?! Может, профессоршой буду.
— Слушай, давай я тебе куплю этот диплом, если надо. Вчера на рынке один мужик за сто баксов предлагал. И не какой-то ваш пед вонючий, а нормальный институт.
— Макс, отвали!
— Да что «отвали-то», я не понимаю?! Ты что думаешь, если ты за меня пойдешь, тебе работать надо будет? У меня бабок хватит, можешь нормально дома сидеть, за хозяйством смотреть.
— Макс, пошел ты в жопу!
— Блядь! — Макс вылез из кровати. — Охуеть просто! Другая, блядь, рада была бы, если бы ей так сказали, а этой все не нравится, - он натянул штаны с майкой.
— Макс, кончай материться.
— Да ни хуя я не закончу! Отвали, дура! Я ей говорю — давай жениться, все для тебя сделаю — а она меня только в жопу посылает. Я охуеваю просто от этой бабы! - он надел ботинки.
— Макс, ты меня слушать будешь?
— Не буду я слушать, все, пошла ты…
И от съебся. В смысле, смотался. Пардон за сильное выражение, но, ведь это ж надо таким придурком уродиться, честное слово! Через два часа он снова приперся и спрашивает:
— Ладно, извини, если что не так. Я ж не хотел тебя обидеть-то, ты понимаешь? Просто я хотел, чтобы мы поженились.
— Макс, ну не получится, ей-богу.
— А что не получится? Зачем тебе этот пед?
— Макс, я дома сидеть не хочу, понимаешь?!
— Да а что, такого-то? Родишь потом, пока ребенка воспитаешь — это ж до фига времени! Потом второго и третьего, ну!
Я ему чуть по роже не дала, честное слово. Но ничего, сдержалась: переживал все-таки пацан, любил, значит. От доброго сердца предлагал, хоть и дурак. Я к нему подошла, тихо так руки на плечи положила, он сел. Я тоже села и стала ему объяснять, как малолетнему: тихо и медленно, чуть не по слогам.
— Сейчас я тебе все расскажу, Макс, только ты меня не перебивай, хорошо?
— Ну, хорошо.
— Пока я не скажу «можно говорить» - не перебиваешь, договорились? Обещай!
— Обещаю.
— В общем, Макс, я хочу сама в этой жизни что-то сделать. Сама. Я не знаю еще, где и кем я буду работать. Но я хочу работать. Сидеть тупо дома и растить детей мне скучно.
Макс что-то порывался сказать, но я перебила его:
— Тихо, ты обещал!
Макс затих.
— Еще раз говорю — сидеть дома, пялиться в телик, болтать с подружками и ничего не делать мне скучно. Я думаю, что я от этого буду тупеть. И жиреть. И стареть. И я этого не хочу.
Я про себя добавила: «Да и ты сам меня пошлешь в жопу, если я отупею и разжирею!»
— И ты, Макс, должен это понять. Если ты хочешь — ты можешь дождаться, пока я закончу институт, и после этого, может быть, мы поженимся и переедем обратно в Прокопьевск. Но не раньше. И после свадьбы я все равно хочу пойти работать. Это все. Можешь говорить.
Макс сидел мрачный, как будто у него зуб болел.
- Что ты за баба! — сказал он. - Я просто херею с тебя!
— Ну, извини, такая есть.
— Ладно, все нах. Поехал я тогда домой. Потом еще поговорим.
Депрессия
Макс не появлялся потом недели три, по бабам гулял, наверное. Козел драный.
Иногда мне бывает настолько херово — особенно по вечерам. Смотришь в потолок и думаешь: господи, как все погано. Ну все — жизнь неправильно идет, с мужиками не ладится, с родителями не получается, друзей почти нет
Я пить не люблю, курить не люблю, телевизор тоже не люблю, но вот пожрать — это единственное спасение, ей-богу. Причем быстро-быстро-много-много, кучу всего навалить в желудок или чего там у меня внутри, и потом залечь, отдуваясь, с книжкой на койке — вот кайф!
Но иногда накатывает — и хочется, учеба не прет — ну все хреново. Один выход — пойти и пожрать чего-нибудь.
похудеть. И тогда даже не пожрать толком — и настроение просто пиздец. Господи, ну за что мне это? Ну почему я не могу как все? Почему мне все скучно и ничего не хочется делать, и я не могу ничего делать? И почему, за что бы я не взялась — все я делаю средне, на четверочку, и я нигде не лучшая, ни в чем, никогда не лучшая?! Даже Макс думает про меня: хорошая девчонка. Но ведь и он не думают, что я самая лучшая, единственная, и кроме меня нет никого на свете.
Я не знаю, что мне делать, не знаю. Мне просто херово.
Может, дело в генах, может, в чебурашках, но эта гадость, которая приходит изнутри и убивает меня, и ноет, и ноет — что мне делать с ней? Уйди, зарраза. Уйди.
А может, это совесть или душа? Может, она мне расслабиться не дает, закостенеть в самодовольстве? Блядь, что за слова?!
Ненавижу язык, ненавижу слова, потому что думаю-то я одно, а когда оно появляется написанным — это уже совсем другое, плоское, тупое и скучное. Потому что передать не могу, не могу. Постоянно прут готовые фразы, ленивый мозг выдает штамповки, и ни одного правильного слова. Все не то, не то. И я сама не та, и все что я делаю, все, что я думаю, я сама — это не нужно.
Депрессия. У такой оптимистичной и дерзкой девчонки не может быть депрессии. Две таблетки экстази или косяк — и все будет чики-поки. Но я не хочу, чтобы было чики-поки, я хочу умереть. Выйти на балкон, перелезть через перила, изобразить полет орла.
Нах! Мама, роди меня обратно! Жить надо долго и несчастливо, потому что самоубийством ты своих проблем не решишь. Я, кстати, верю в перерождение. А вы?
Дорога в Москву
Да, бросила Макса, и правильно сделала, между прочим, я так считаю! Что мне, надо было всегда с ним тусить и ждать, когда он с блядок вернется? Да идет он лесом, придурок жизни. Вот так вот я собралась и рванула в Москву. А куда еще ехать? Уже было понятно, что в Кемеровке ловить особо было нечего. Работы нет, денег нет, любви нет — что я забыла в Сибири?
Хватит депресняки собирать, хочу нового! Не врать, себе не врать, а говорить правду-правду-правду!!! Уеду я от вас к чертовой матери в Москву, вы мне уже все осточертели, стадо придурков! Кому вы все нужны, зачем вы вообще живете, идиоты? Я от вас ненавижу!!! Мне скучно с вас! Что мне вас смотреть-видеть? Перекати-бытие! Под-камнем-лежатие! Пошли вы!
Вот в школе было все понятно — надо было выучиться, потом в институт за меня, считай, поступила мама, по крайней мере решила, куда мне поступать. Потом в педе тоже все было ясно — надо закончить получше. Надо еще работу найти, выйти замуж, родить. И было, в общем, понятно, что это все временное, и настоящая жизнь она будет еще впереди. А потом — хрясь, и все, и уже вот оно, будущее: приперлось, откуда не ждали.
И потом у кого не спросишь: «Ну, какие дальнейшие планы?» А все так растерянно отвечают: «Ну, не знаю, и так все вроде неплохо». Да и правду, блин, а что париться-то? На еду-машину-ребенка хватает, а что еще, какие проблемы? И все это навсегда, и на сто лет вперед, с уверенностью в завтрашнем дне.
Я не хочу так, не хочу! Нах, пошли все нах с вашей стабильностью! У меня шило в жопе!
А тут еще и Катька собралась в Москву в аспирантуру — ну и я вместе с ней, поддержать подружку. Пару недель я собиралась потусить у нее в квартире — а дальше как приложится. Выяснилось, что вещей у меня просто до хера, для переезда надо было контейнер заказывать. Какие-то старые ботинки, три пальто, шапки из кролика, конспекты, вязаные кофты, занавески, четырехтомник Кортасара, велосипед, телевизор, холодильник, аквариум, кастрюли — куда все это девать?
Пришлось все бросить, шмотье сдать в секонд хенд, телевизор, велосипед и кастрюли продать туркменам, а аквариум подарить первокурсникам. Рыб было жальче всего, но не брать же мне их было в Москву?
Потом мы три дня херачили в поезде в плацкарте до Москвы. На станциях приносили газеты с анекдотами, в Перми торговали шалями, в Гусь-Хрустальном предлагали хрусталь. Скука была в вагоне жуткая, я думала, что мы уже никогда не приедем. Сосед-дедок храпел и днем и ночью, с перерывами на жратву и туалет, а из радио пели по десять раз в день: «Лучше ты меня позови, между нами только дни и ночи. Лучше я умру от любви, ну зачем тебе такой я нужен?»
Пару раз звонил Макс, пытался у меня выяснить, когда я вернусь и почему. Слава богу, на второй день у меня сел телефон, так что мне уже было не до него.
— А мне никто не звонит, - заметила Катька.
Вот ну простая, блин, как пять копеек. Сидела бы уж и молчала, завидовала бы про себя в тряпочку.
— Это тебе повезло! Такой мудак привяжется — хрен отделаешься. Классно тебе - ты знаешь, чем тебе делать в Москве! Я вот сейчас приеду — это охренеть можно будет: квартиры нет, работы нет, знакомых нет. На хрена я еду?
— Так ты у меня поселись! — предложила Катька.
— Ну, это само собой! — согласилась я. — Это я — да, с радостью. А потом квартиру сниму.
Захочешь рассмешить бога — расскажи ему про свои планы. В катькину общагу сука-вахтерша меня даже на порог не пустила:
— Девушка, я же русским языком объяснила: вам нельзя сюда заходить. Хотите увидеться с подружкой, пусть она сюда выходит. Посторонним на территорию общежития вход строжайше воспрещен. Идите!
С-сука! Ненавижу!
— Ладно, - сказала я Катьке. — Счастливо тогда обустроиться, спишемся, встретимся. Оки?
— Ирочка, ну ты напиши обязательно, как устроишься, - попросила Катька. - Ладно? Я буду переживать.
— Да ладно, не бойся, все нормально будет. Пока.
— Пока, Ирочка.
И я поперлась искать, где бы мне приткнуться.
Съем квартиры
Хозяйка не ответила и поперлась в комнату, стуча клюшкой, как хоккейный вратарь на морозе. Я пожала плечами и пошла за ней, решив, что у бабули явно с мозгами не все в порядке. Поздний климакс лучше раннего маразма.
Комната была - жуть! Полная! Абсолютная! Там был такой шкаф — это представить себе невозможно! Лет сорок, не меньше! И такой дряхлый, такой пыльный, такой вонючий, как кусок говна с «Моментом». А какой там был телевизор, это же страх! Черно-белый! Вот знаешь, как в Советском Союзе при Хрущеве продавали, с круглым экраном? Вот точно такой! И еще покрыт какой-то серой скатеркой с кружевами. И все аж склизкое от пыли!
И окончательно меня добила железная кровать в углу. Как в пионерлагере прямо, с железными шариками на спинках и с металлической сеткой. И на ней коричневое одеяло, точно как в пионерлагере, с зелеными квадратами.
Тут бабка повернулась и сказала:
— Я тут буду приходить, присматривать, чтобы порядок был. Я сейчас у Женьки живу, но если чего — я буду на кухне ночевать.
— В смысле, ночевать?
— Если поругаюся, значит, с ним, я на кухню приду спать.
Ну ни финты себе! А на кой она мне там сдалась?
— И сколько вы за комнату хотите? — я уже решила послать бабку вместе с комнатой куда подальше.
– Две с половиной.
Это, конечно, было мало, но, с другой стороны, это ж такая квартира — здесь нужно все выбросить, сменить полы, наклеить обои, поставить сюда мебель, и тогда хоть немного можно жить! Я говорю:
— А ванную можно посмотреть?
Бабка кивнула и поперла на меня с клюшкой, как Александр Буре. Я только успела увернуться, а она уже шустро выкатилась в коридор.
Это был не санузел. Это был пиздец! Ванная проржавела насквозь, из нее вода капала на пол. Из крана тоже текло что-то рыжее, причем всегда — закрыт он был или открыт — без разницы. Из унитазного бачка висел провод, я даже сначала не поняла — зачем. Потом дошло — это, оказывается, для смыва, представляешь? И рядом с унитазом газеты сложены — чтобы подтираться. Охереть можно!
Бабка мне тем временем говорит:
— А если ванная засорится — у нас тут есть слесарь, у меня телефон его записан в прихожей, а если сверху будет капать, то это Мишка, значит, но он сейчас вроде опять сидит, так что не должно капать. Но если что — ты сходи наверх, обматери его. Или еще лучше, ты пойди тогда, вон, в ларек, там Валька работает, скажи ей, она его приструнит. Ох, он и бьет ее иногда, правда!
Я тут спрашиваю бабусю:
— Откуда сантехнику-то звонить?
— А?!! –бабуся явно оглохла. — Чего?!
— Сантехнику откуда звонить, бабушка?! — заорала я. — Телефона-то нет!
— Так с автомата на улице, или опять же от Вальки, она дает обычно.
— И сколько вы хотите за комнату с такой ванной? У вас же здесь все течет!
Бабка что-то там пошамкала в том смысле, что и так почти даром отдает. Потом она все-таки сбавила:
— Ну, две тысячи, наверное.
Цена поперла под горку, мне это понравилось. Я попросилась тогда еще и кухню посмотреть.
— Да что там смотреть... Кухня как кухня, - бабка встала в проходе, как вратарь Симаков в матче «CCCР — Канада». — Все равно тебе там не спать.
— Да что вы стесняетесь? У вас что там, совсем беда, смерть оккупантам?
Но бабка словно вросла в косяк, с клюшкой наперевес. Ну, я и нырнула под клюшку, она даже дернуться не успела, а я уже побежала на кухню. Бабка только мне вслед проворчала:
— Шустрая ты какая…
Но я ей даже отвечать не стала, больно много чести.
Слава богу, кухня была все-таки получше ванной: по крайней мере ничего не текло. Даже холодильник был, хоть и допотопный. В углу стояла железная койка, на которой, видно, бабка и собиралась спать в будущем.
Я ее спросила:
— А тараканов тут нет?
А бабка явно решила оглохнуть.
— Чего?!
— Тараканов, говорю, нет?!
— Чего нету?
Как я ей в ухо заорала:
— Тараканов!!!
Бабка аж подпрыгнула:
— Нет, нету.
— А это что?!
Прямо на нас пер здоровый рыжий тараканище, а следом за ним еще двое его дружбанов.
— Ну, бывает иногда, - отыграла назад бабка, - ну что ты, никогда тараканов не видела?
Я тут возмутилась:
— И за это вы две тысячи хотите?! Да за это вообще деньги брать стыдно, сюда же войти невозможно! Это же помойка какая-то! У вас в доме уже сто лет никто не убирался! Здесь же вонища какая!
Бабка немного опешила и говорит:
— И сколько ты дашь?
— Больше чем полторы не дам.
Бабка пошамкала немного, я уже сделала вид, что ухожу, и тут она мне все-таки говорит:
— Ну ладно, давай за полторы.
Вот так я вселилась в эту вонючую квартиру. Ну а что еще можно найти в Москве за шестьдесят баксов?
Работа
Секретарша меня сразу спрашивает:
— Скажите, пожалуйста, а что вы умеете делать?
Вот ну какое ее собачье дело, что я умею делать? Она ж сама только бумажки свои перебирает, и тут мне такое заявляет. Ну, я ей в ответ:
— Вы знаете, я бы хотела эту тему обсудить лично с руководителем подразделения.
Она что-то там фыркнула под нос, мол, сейчас придет руководитель, тогда посмотрим, и заткнулась. Ну натуральная эсэсовка: очки железные, серый пиджак и мышиные волосы собраны в хвост. Только хлыста не хватает. Сесть она мне, кстати, не предложила, но я что, буду ее спрашивать? Я выбрала кресло рядом с окном, достала из сумки «Космо» и стала читать. Эта крыса на меня пару раз взглянула, но ничего не сказала.
Вот, сижу. Пять минут сижу, десять — я уже и статью всю про курортные романы прочитала, а начальника все нет. Наконец, заходит. Ну, в общем, ничего такой мужик, лет под сорок, крепенький такой, костюм неплохой, глазки серые. Только вот лысый, как колено, а так ничего. Спрашивает меня:
— Вы Ирина Антипенко?
А голос у него такой, хриплый немного, на Джихарганяна чем-то похож. Ну, я представилась, он тоже. Его Аркадий Семенович зовут (кстати, мне имя «Аркадий» не нравится).
Он меня сразу увел к себе в кабинет, напоил, шоколадом накормил, объяснил условия работы. В общем, мне более-менее сносно: платить обещали под восемьсот, хотя и неофициально, надо будет переводить с английского и немецкого, будут встречи с важными людьми, возможно, даже из горадминистрации. А дальше — как покажу себя.
И так интеллигентно, вежливо мне все рассказывает, руки не распускает, без всяких сексуальных намеков и только в самом конце он меня вдруг как бы между прочим спрашивает:
— А муж у вас есть?
Я думаю: «Вот, блин, попала! Сейчас он меня будет соблазнять!» А он — ну, в общем, нормальный мужик, но ничего особенного, к тому же и старше меня лет на пятнадцать. На кой хрен мне такой старый пень?
Я говорю:
— Есть. Только мы без печатей в паспорте живем. Детей пока не планируем.
Он покивал, мол, да, это сейчас часто. Потом спрашивает:
— И чем муж занимается?
Я уже вообще сижу в шоке, не знаю, что бы соврать.
— По всякому, то тут, то там. В основном программистом.
На этом он, слава богу, отстал. В итоге мы порешили, что я через два дня выхожу на работу, к девяти утра, вот в этот же офис. Буду принимать дела у эсэсовки, а она через две недели уходит.
Дни полетели один за другим, переводы-переводы, берег левый — берег правый, то пожар, то золотуха — скука смертная. Пожарники требуют сообщить количество гидрантов на
строищемсястроящемся заводе в Калуге. Клуб Веселых и Находчивых города Костромы предлагает стать спонсором их поездки на фестиваль КВН в Сочи. Санэпидемстанция предлагает заключить страховку от нашествия грызунов и вредителей. Буровые установки, заказанные фирмой «Полет Интернешнл», задержаны на таможне в связи с отсутствием сертификатов.Скука! А в свободное время — тоже развлечений немного. Постоянно подваливает Аркашка-какашка: то на кофе приглашает, то на ужин. Типа он в разводе уже год, совсем тяжело ему в одиночестве жить.
А мне, блядь, легко?! Когда вокруг одни мудаки и даже поговорить толком не с кем? Про любовь я вообще молчу, но даже дружить не с кем.
А Аркашка - лысый, сволочь, как колено, щеки висят, как у бульдога, а туда же, за молоденькими девушками охотится.
— Знаете что?! - заявила ему, - У вас дома, небось, семеро по лавкам и еще три жены алименты требуют, а вы мне тут глазки строите! Постыдились бы, вы же мне в отцы годитесь.
Ну, вроде отстал, гнида. Завел себе новую секретаршу, с сиськами. Дура, кстати, круглая! Как специально вырастили, ей-богу! Звонит мне как-то вечером, плачет: «Помоги, мне надо отчет до завтра переписать, а у меня цифра шесть не нажимается». Я говорю: «Как не нажимается? Палец отморозила, что ли?» Она говорит: «Не нажимается! Я жму, а она не нажимается». «Нумлок нажми, дура». «Ой, спасибо, а то я уже полчаса мучаюсь».
Что у нас еще было интересного на работе? Да ничего. Заколебала меня эта работа, если честно.
Пустырь
Мне одной нельзя быть, мне одной тошно. Работа есть, квартира есть, из окна — вид на пустырь, что дальше-то? Родителям звонить не хочется, до Катьки не добраться, в кино-театр не хочется, «Аншлаг» заколебал.
Дорогая вы моя, драгоценная и т.д. Да если бы вы только знали, насколько вы меня затрахали, разве вы бы продолжили вещать мне из телевизора? Да я ни в жизнь не поверю в подобное происшествие.
И почему вы считаете, что все говно должно всегда приходить из-за границы? Нет, конечно, мы так не считаем, по крайней мере не хотим в этом признаваться, но в кино мы одобрительно киваем, увидев мудака-американца.
Как можно так не любить свою родину? Ну что ты волнуешься, в самом-то деле? Не удалось свалить в загранку — свалим в Москву, тоже, считай, заграница.
Все было сказано и написано до нас, литература потеряла значение свое. Мы не можем думать и говорить так, как...
Уважение к возрасту идет от того, что ты видишь, что этому человеку осталось жить меньше, чем тебе.
Чем стоит поперхнуться, чтобы продолжить жить? Любовью, принципами, мечтами, родителями, друзьями — чем еще?
С глубочайшим трепетом встретили трудящиеся всех стран весть о триппере или кризисе.
Верю ли я в прогресс? И нет, и да.
Жизнь станет дольше, и умирание растянется не на недели, как сейчас, а на годы. Подключенный к дыхательному аппарату, с трубками в горле и в кишках, ничего не соображающий, но все-таки живой. Живой. Это и называется прогресс в медицине.
Впрочем, к подобным вещам надо относиться как к данности. Нужно перенести еще и это испытание перед смертью. Почему нужно — не знаю. В бога не верится, значит, просто - нужно.
Как можно говорить о Библии и боге со скоростью три тысячи знаков в минуту? Экзамен на скорочтение среди раввинов. Экзамен на пение среди попов.
Неверие.
Попойка бабки
Я проснулась посреди самого жуткого сна о превратностях женской доли. Чувствую — в доме немцы. Засели на кухне, пьют, жрут и пиздят о непонятном:
— В Полтавовке еще девяносто шестом году все прикрыли, я тебе точно говорю, бля.
— Да что ты врешь, а? — раздался в ответ гнусавый голос. - Я в Полтавовке был в девяносто шестом грузчик. И в девяносто седьмом был грузчик. И в девяносто восьмом был грузчик. А вот уже в тысяча девятьсот девяносто девятом, действительно, все прикрыли и всех разогнали. Вот так.
— А я тебе говорю — нет, - тут возразила какая-то бухая баба, - как в девяносто шестом закрыли в Полтавовке завод, так и магазин тоже закрыли.
— Это, блядь, мебельный твой закрыли, Соня, а продуктовый оставили. Вот так.
Я накинула на себя халат и пошла выяснять, что за пидеры засели у меня на кухне. Захожу - и сразу же застаю картину передвижника Ивана Федоровича Перова «Трущобы Хитровки»: на кровати развалилась вдрабадан бухая бабка-притонодержательница, по обе стороны от нее сидят соседка-интеллектуалка тетя Люся из соседнего ларька и бывший грузчик, инвалид пятой группы дядя Сеня. А перед ними стоит стул, на котором они пристроили бутылку «Агдама», банку рыбных консервов и булку хлеба. И рядом со стулом пристроилась собача Жуча, любимица тети Люси.
— А вот и доча моя пришла! — обрадовалась бабка. — Садись с нами, доча, выпей!
Попадись мне тогда под руку ее клюшка — ей богу, вмазала бы ей этой клюшкой по рогам! Ненавижу пьяных. Мне их не жалко, мне за них не стыдно, я их не боюсь, я их ненавижу!!! Почему эти мудаки не могут оставить меня в покое, какого хера они вмешиваются в мою жизнь! Почему, блядь, пьяным всегда больше всех надо?! Пошли в жопу, не приставайте ко мне!
— Это что это здесь происходит?! — спросила я. — Вы что пришли посреди ночи?
— Так я ж с Женькой-то поругалась со своим, он теперь, тово, совсем осмелел, хуесос, пенсию мою захотел забирать. Так что я теперь тут буду жить. Новоселье справляем.
— А эти тоже тут будут жить?
— Ты что, дочь, не рада, что ли? Выпей с нами.
— Я спать хочу! Время три часа ночи!
— Слышь, ты что на мать голос повышаешь? — спросил тут дядя Сеня. — Так нельзя с матерью говорить, она тебе жизнь дала.
— Она не мать ей, - объяснила ситуацию тетя Люся. — Просто вот так вот любит.
— Ну, все равно — сказал дядя Сеня. — Уважение…
— Так, короче, пошли все нахер отсюда, - скомандовала я.
— Не, как это? Что это? — возмутилась бабка.
— Вот так! Пошли нахер!
— Это моя квартира! — бабка встала во весь свой рост, метр пятьдесят. — Я здесь записана! И могу водить кого хочу!
— Я за квартиру платила! — заорала я. — Значит я решаю, кто здесь живет, а кто нет. Не нравится — возвращайте деньги.
— Ах ты мокрощелка! — бабка врезала мне клюшкой по руке. - Да я!
Слава богу, я ее не убила. Меня с пяти лет ни одна сволочь не пыталась ударить, а тут эта пьяная скотина мне чуть руку не сломала!
— Сука! — заорала я, и сломала клюшку об кровать пополам, только щепки полетели!
— Выметайся нахер отсюда, - я пнула стул так, что «Агдам» и консервы разлетелись по углам.
— Давай, блядь, - схватила бабку за шкирку и выбросила ее из квартиры.
— Пошли отсюда! — рявкнула я на гостей.
Через пять минут квартира была свободна. Я убрала на кухне и пошла досыпать. Утром я умылась и пошла на кухню — там на койке лежала бабка и стонала. Я даже не удивилась.
— Ну, и что вы охаете? — спросила я.
— Дочь, знала б ты, как мне плохо!
— Так не надо бухать до пяти утра, будет нормально.
— Доча, ну что ты, а?
— Чего я?!
— Дочь, может ты это… Глянь там, может, осталось что-нибудь от вчерашнего.
— Чего?
— Ну, там вот вон, в этом, - старуха показала в угол, где зеленела бутылка борматухи.
Я матюгнулась про себя, достала бутылку из угла и вручила ее бабке. Бабка выдула те два глотка, что там оставались, и закряхтела.
— Ооох, сил нет, доча, - захныкала она. — Совсем, боюсь, уже помру скоро. Одна ты у меня осталась, больше никого нет.
— Я это прошлой ночью очень хорошо поняла, - сказала я. — Когда вы мне чуть руку своей клюшкой не сломали.
— Дочь, ну не сердись, бывает со мной, но я ж не со зла! Пьяная была.
Ну что такой бабке сказать? И так все было ясно. И вправду, не со зла. Но заебала она, если честно, очень. Очень. Очень-очень!
— Дочь, ну у меня ж кроме тебя вообще никого нет! Вот хочешь — завтра завещание на тебя напишу, чтобы квартира эта тебе досталась. Хочешь?
— Чего?
— Квартиру эту тебе завещаю! — бабка рубанула воздух рукой, чуть не сбив сковородку со стула.
Я тут же себе представила: завтра идем к нотариусу, пишем завещание, потом бабка за полгода допивается до смерти, а я тут быстренько сделаю евроремонт, ванную новую, обои, кухню, да все новое, все! А еще я подумала: если бабка не умрет в полгода, так я ей такие коктейли из водки с пивом буду мешать, что точно помрет. И еще подумала: такая квартира тысяч двести стоит. И еще подумала: а пошла ты нахер, бабка, со своей квартирой. Честь дороже.
— Дочь, слышь, - сказала бабка. — Ты только сходи мне сейчас за бутылкой, а? Очень тебя прошу.
— А деньги-то есть у вас?
— Есть, есть, - бабка достала из-под подушки кошелек.
Пришлось сходить за портвейном для старушки, не помирать же было бедной. Бабка еще много раз потом вспоминала про завещание, дура.
Про работу
— Здравствуйте, Аркадий Семенович, это моя подруга Катя.
— Очень приятно, Катя. Вы тоже из Сибири?
— Да. А как вы догадались? — Катька аж зарделась.
— Секрет фирмы, - Аркашка ласково улыбнулся, котяра жирный. — А чем вы занимаетесь, Катенька?
— Она в аспирантуре, - сказала я за нее. — Отличница.
— Ого! Тоже переводчица?
Катька кивнула.
— Очень приятно, - еще шире улыбнулся Аркашка. — А вы знаете что — устраивайтесь к нам, будете в свободное от аспирантуры время подрабатывать.
Катька пожала плечами.
— Кать, ты скажи хоть слово, - попросила я. — А то люди подумают, что ты немая.
— Я подумаю, - сказала Катька.
— Кстати, Ирочка, - повернулся ко мне Аркашка. - Поздравляю вас с днем рождения, желаю успехов в труде, счастья в личной жизни и прочее, и прочее, что бы вы себе сами пожелали.
Бля, сколько раз я такие пожелания уже слышали. Хоть бы придумал сам что-нибудь новое, мудак. Напряг бы головушку хоть на полчаса, а?
— Ирочка, а может быть, мы отпразнуем завтра у меня на даче, сплотим, так сказать, ряды?
— Да нет, спасибо, - сказала я. — Как-то не хочется отмечать.
— Ну как же так, Ирочка? Нужно отметить. Я настаиваю. Можно даже сказать, приказываю.
— Аркадий Семенович, ну так не делается, вообще-то...
— Только так и делается. Правда, Катенька? Дров наколем, шашлычков нажарим, баньку устроим, в речке искупаемся, а? Это, девчонки, гораздо лучше, чем в городе сидеть, я вам гарантирую. Всем отделом и отпразнуем, заодно и вы со своими друзьями меня познакомите.
Ну, мы с Катькой решили — а что бы и нет? В общем, мы захожу я к нему на следующее утро с Катькой в кабинет — а он сидит, смотрит на меня, как на пустые ворота. Я ему говорю:
— Ну что, Аркадий Семенович, едем?
А он мне говорит:
— Куда едем?
Ну нормальная ситуация, да? Я из-за все планы на сегодня изменила, ничего не собрала, ничего не подготовила, полностью на него понадеялась, а он, оказывается, еще и не начинал двигаться.
— На дачу, куда еще? Вы ж говорили, надо пораньше поехать, чтобы успеть все сделать.
И тут он как начинает вилять:
— Ну, понимаете, девчонки, тут такие проблемы, я совсем сейчас без машины, ласточка моя совсем сломалась. Может, все-таки не будем праздновать? Я сейчас что-то себя чувствую неважно.
Меня тут чуть кондратий не хватил.
— Аркадий Семенович, - говорю, - вы что такое говорите? Я же всем пообщала уже, всему отделу! Я Бонаревой с Михайловым сказала, чтобы они к вам на дачу к половине пятого приезжали. Вы что, хотите из меня врунью сделать? Они уже почти приехали, считай.
— Постой, это... — Аркашку аж перекосило, - а адрес они где взяли? Я вообще ничего не собирался.
— Да как не собирался?! Поехали, давай! Гости уже ждут. Кать, бери его.
— Да вы что, девчонки, там же родители сейчас!
— Ну так и познакомишь!
Паровоз летит, колеса стерлися, а мы не ждали вас, а вы приперлися! Все тридцать пять рыл: и сослуживцы-мудаки, и Катька, и мама Аркашкина — старая клизма, все-все были у нас.
Потусили на свежем воздухе неплохо: шашлычок, водочка, гитарка, волейбольчик — все как полагается. «Изгиб гитары желтой ты обнимаешь нежно» - и тут меня за жопу кто-то как ущипнет!!!
Это, оказывается, Аркашка снова начал меня клеить. Вот надоедливый мужик, ну честное слово! Ему легче дать, чем объяснить, что ты его не хочешь.
— Аркадий Семенович, - говорю, - я вас очень прошу, держите руки от меня подальше! Наша случайное знакомство еще не повод для интимных отношений.
— Нет, Ирок, это было неслучайно! Это, Ирок, была судьба.
— Терпеть не могу, когда меня называют «Ирок». И вообще, что вы ко мне привязались, вам больше заняться нечем? Лучше сделайте доброе дело, помогите, вон, товарищу шашлыки пожарить, а то у него совсем костер затух.
— Ирок, я вас умоляю, товарищ и без меня отлично справится.
— Вот они, нынешние мужчины, ничего не могут сделать! Только хвастать способны, а сами даже мяса зажарить не в состоянии.
— Ирок, я все прекрасно умею, просто мне совсем не хочется.
— Да вам слабо просто.
— Мне? — тут он оскорбился. - Cпорим?
— Спорим. На что?!
— На поцелуй.
— Ну, нет, извините, я с малознакомыми не целуюсь. Давайте лучше на сто баксов, идет?
— Не, не пойдет! - Аркашка поперся в дом. Плюс ко всему он оказался еще и жадным.
Через неделю Катька устроилась к нам на работу на полставки. Аркашка поставил ей стол напротив моего, так что жизнь вроде налаживалась. С первой зарплаты Катька купила себе, наконец, нормальные туфли, а то ходила, как беспризорница после Гражданской.
— Слушай, бросай ты эту аспирантуру, - говорю я ей. — Все равно тебе защититься не дадут, нафиг тебе в этом гадюшнике сидеть?
— Неудобно, - сказала Катька. - Кроме меня некому вести семинары.
— Офигеть, а им удобно тебе по две штуки в месяц платить? Бросай их к херам!
— Я подумаю, - промямлила Катька.
— Нехер думать, увольняйся давай!
В общем, я ее допекла, она бросила аспирантуру. А еще через месяц она приходит на работу вся зареванная. Я говорю: «Что такое?» Оказывается, она с этим Аркашкой спуталась! Вот стоило мне на моем дне рождения пристал отвернуться — он сразу к ней пристал: мол, давайте, пойдемте прогуляемся, тут отличная березовая роща, а в роще они что-то еще пили, и что-то еще, и, с понтом, все было так романтично, он стихи читал. А теперь она боится, что беременна.
Нет, ну детский сад, честное слово. Мы что, в пятнадцатом веке живем? Она, дура, даже не сказала ему, чтобы он презерватив надел, постеснялась. Переспать с ним она не стесняется, а презерватива стесняется. Идиотка!
И вообще — я шизею с нее. Я бы с этим Аркашкой телевизор бы не стала вместе смотреть, он же старый хрен, ему под сороковник уже! Я ее спрашиваю: «Ты его любишь?» Она говорит: «Ну, не знаю. Он вроде ничего». Да, блин, какая там любовь, просто поцеловал он ее пару раз — она уже и готова.
— Ладно, - говорю, - сиди, подруга, я счас приду. Ты пока чай попей, что ли.
В общем, сходила я в аптеку, купила там экспресс-тест. И действительно, пиздец-пиздец, эта идиотка была беременная.
— Ирк, - спросила она жалобно, - а вдруг в тесте ошибка?
— Ну, сходи к гинекологу. Хотя вроде он должен верно показывать.
— Мамочка… - Катька опять заревела. — Меня же теперь родители убьют…
Блин, и что теперь делать? Сидит рядом моя лучшая подруга, ревет, проблем у нее выше крыши, помочь ничем не можешь. Ну, обняла я ее, погладила по голове, сказала: «Все будет хорошо, все будет хорошо, не плачь, все будет хорошо», но в принципе, ни хрена не верилось, что все будет хорошо.
Аркашка-сука!
Славик
Случился у нас на фирме перебой в заказах, меня выгнали в отпуск без содержания, ну я и рванула в Крым. Соседняя Хохляндия нам больше не брат и не друг, но мне в Крыму нравится. Конечно, не бетонные волнорезы в Ялте, и не каменный пляж посреди города, а вот толпа на променаде — вот это, действительно, отвязно. Пальмы в кадках, декорации для фотографов, слева - море, справа - Ай-Петри, рядом - шашлыки по чирику и картины по двадцатке — это ж кайф! Если у меня в Москве вся жизнь темная серая и зеленая, то какой ништяк поехать в Ялту, где все желтое, красное, синее! Душа праздника хочет, и идите вы в жопу с вашими буднями.
На променаде-то я и познакомилась со Славиком. Я встала в очередь за мороженным, и почти сразу ко мне подошел какой-то парень и протянул мне шоколадное эскимо.
— Прикольно, - сказала я. — Как ты угадал, что это мое любимое эскимо?
Он пожал плечами. Вообще он был красивый, как… Ну, в общем, таких не бывает! Гулять я с ним не захотела, сказала, что сейчас некогда, но, может, завтра, в девять, ага?
— Хорошо.
Мы с ним встретились на следующее утро на променаде — он мне розу подарил и спрашивает:
— Ну, как дела? Вижу смех и радость в глазах.
— Какая смех и радость, о чем ты?! Мне сегодня шеф звонил, требовал в Москву возвращаться!
— Зачем? Что случилось?
— А я знаю?! Эх, только приехала, теперь обратно уезжать!
Он вдруг вытащил откуда-то еще одно эскимо.
— Это тебе.
— Спасибо, - удивилась я. - Пожалуй, это, действительно, поможет.
— Ты, вообще, не переживай, пожалуйста, - он ласково посмотрел на меня. — Образуется все, ей-богу. Тебе твоя работа нравится?
— Да так, не очень.
— А чего бы тебе хотелось?
Чего бы мне хотелось? Да хрен знает, чего. Быть красивой, носить классные шмотки, чтобы всегда было весело и классно, чтобы работа была интересная, потом, может, детей завести. Много что хочется.
— Хочу на Ай-Петри слазить! — сказала я.
— Полезли.
Ну и мы слазили, а то как же: катались на конях, ели шашлыки, стреляли из лука. Он меня все время спрашивал: чем занимаюсь, что мне интересно, какую я музыку люблю. Он так слушал, что мне хотелось и еще и еще рассказывать. И про маму, и про учебу, даже про Макса рассказала. Даже рассказала, что у меня в детстве был любимый сиамский кот, которого звали Николай в честь Караченцева. А под конец программы Славик меня спрашивает:
— А все-таки, о чем ты мечтаешь?
— О мире во всем мире!
— А я вот о самой красивой девушке на земле. И я ее сейчас вижу.
Странно, но я ему поверила. Ну, блин, ну я дура, знаю, что дура, но что я могу поделать? Если все показывает, что мы разные, разные, что у нас вообще ничего общего, и быть не может, но что мне делать, если я не могу без него? Да блин, это катастрофа, это аут, финиш, если бросить сейчас все и переехать к нему в Новохоперск или откуда он там. Да и он меня не звал, но это пофиг. Главное — что это просто катастрофа, это можно все взять и забыть, что я хотела. Блин, на кой хрен мне все это надо? Ну да, он спрашивает, кивает, ему как будто интересно, что я говорю; он слушает. А кто меня еще слушает? Макс меня никогда особо не слушал, он сам только любил потрещать, маме главное - поучить меня уму-разуму, и чтобы я не болела, а того, что мне хочется — она не понимает. Ну, Катька, может быть; хотя тоже ей как-то совсем не до меня. Ну и что, что слушает. Не понимаю, не понимаю. С Максом было все более-менее ясно: он большой, сильный, с ним весело, он и защитит, и семью прокормит. А со Славкой — я просто не понимаю, что делать. Ну вот куда, куда его девать? Я уже представляю — он будет с мамой разговаривать: «Здравствуйте, а куртки вы действительно привозите из Турции? И много ли вы на этом выигрываете?» И все выспросит, и мама будет довольна. Да, блин, какая разница, что подумает мама?
Чем он вообще занимается? Я не знаю, чем он занимается, что-то там инженерит. Да и какая разница?
Любоф. Большая любоф овладела вноф.
Одиночество
Осенью в Москве снова погано, и от Крыма даже воспоминаний нет.
И пойти некуда. Катька сейчас с Аркашкой, готовятся к появлению наследника, им я сейчас нахер не нужна. В кино неохота.
На пустыре толпа, куда-то прутся. Ненавижу любую толпу, болельщиков — особенно. Мы, блин, все вместе сейчас поболеем за нашу любимую команду и весь поезд, вся площадь, весь город должен за нас радоваться. День десантника с мячом в руках. Марши первомайские и несогласных — нах. Смотры на красной площади — дерьмо.
И пусть я сдохну от разлития желчи, глядя на ваше единение, пусть протухну и в углу скорчусь — но я никогда не пойду с вами парадом и строем, радостно размахивая флажком перед трибунами. Потому что это пиздеж, просто пиздеж. И на самом деле нет никакого единения, никакого. И кто эти одиннадцать миллионеров, которые гоняют сегодня мячик в «Лужниках»? Что мне за дело до них, почему это они — «наши», а вот те одиннадцать ублюдков в другой форме — это уже не наши? С каких это херов? Они ж меня даже не знают, я с ними ни разу в жизни не разговаривал, так с чего это я должна считать, что они — «наши»?
Ничего они не мои. Или мои так же, как и остальные. За маму-папу я бы еще поболела, а за Аршавина из «Зенита» - нах.
Я тащусь с теток, которые, посмотрев по телевизору на тетю Валю, вдруг решили, что она — своя. Вот натурально — есть у тетки дядя Вася, с которым у нее общая бабушка, и тетя Валя, с которой у нее общий телевизор. Правда, они с тетей Валей сидят по разные стороны телика, ну да это херня, дело житейское.
Да ладно тетя Валя — тут многие дядю Вову за своего считают и дедушку Сталина. Им кажется, что, вот сидят эти деды в Кремле, очей по ночам не смыкают, все только думу думают, как бы так сделать, чтобы столяру Кургузкину Григорию Венеаминовичу получше жить стало. И уж не доедают и не досыпают, и в сортир лишний раз сбегать не успевают, чтобы от мысли о благе народном не отвлечься.
Но еще более странно, почему меня все это бесит. Ну, есть тупые люди, ну хочется им верить, что они живут в лучшей мире стране, с лучшими певцами, хоккеистами, футболистами и президентами. Ну и что? Есть такие люди, что тут беситься?
Наверное, от одиночества, больше не от чего. Потому что когда любой марш считаешь тупостью, когда любая большая вечеринка раздражает, тогда рано или поздно остаешься совсем один. И уже тогда ничем не заняться — ни книжку не почитать, ни фильм не посмотреть, потому что все время думаешь о то, что все зря, и тоска, тоска, тоска.
Короче, я не выдержала и позвонила Славику. Пусть приезжает из своего Новохоперска, пусть остается, пусть забирает меня к себе, пусть только приедет. И пусть все изменится!
Новая жизнь
И все изменилось. Он вышел с поезда — такой худенький, длинный, в курточке на вырост — господи, ну чисто сирота казанская, сердце кровью обливается.
— Пошли, - сказала я, - познакомлю тебя с бабкой.
А бабке он понравился: вежливый такой, улыбчивый, застенчивый:
— А где вы работали, баба Настя?
— Да развеж упомнишь все? И подавальщицей, и штукатурщицей, и столяром — я всеми работала! А что в итоге? Пенсия с гулькин хуй!
Да была бы она у тебя больше, ты бы и ту всю пропила, клизма старая.
— А как же вы выживаете на нее? — спросил Славик.
— Да плохо, плохо! Ни на что не хватает! Разворовали страну, сволочи, ничего нам не досталось!
— Да безумно много воруют! — подхватил Славик.
— К стенке бы их, пидарасов! — рубанула бабка.
— Так на их место другие придут, - сказала я. — Вам что, легче станет?
— Все хоть утешение будет, - вздохнула бабка.
— Ну сейчас вот сажать начали, - сказал Славик. — Глядишь, получше станет.
— А вот это правильно. Да.
— А вы одна живете? — спросил Славик
— Да одна, - сказала бабка. — С Женькой-то я разругалась, говнюк он, ага. Теперь одна. Дочка вот есть еще, в Подольске живет, красотулина моя ненаглядная.
— Скучаете, наверное, по ней?
— Ой, милок, скучаю, силов нет, - вздохнула бабка. — Приехала бы она, уж я бы ей все рассказала, как есть, взглянула бы на нее, в глазки ее синие.
— Вы ей только скажите, чтобы она с утра не приезжала, - прокомментировала я. — А то вы ее уже разок по трезвянке уже послали.
— Заткнись, пизда! — прикрикнула на меня бабка.
— Девочки, не ссорьтесь, - вступился Славик. — Давайте лучше еще по одной выпьем.
В общем, тем же вечером мы от бабки свалили в однушку каких-то родственников Славика в Буксово, жить. Район оказался симпатичный: под окном парк и школа, магазины рядом, алкашей почти нет. Пришла, наконец, награда за мои страдания, подумала я.
Комнату я обустроила как хотела: выбросила всю старую мебель к херам, наклеила в комнате желтые обои, а в кухне — синие, и купила в «Икее» ковер в красную клетку, платяной шкаф, книжный шкаф, письменный стол, кровать-полутораспалку, оранжевую люстру и еще до хрена чего в кухню и ванную.
Жизнь изменилось — просто супер. Я теперь переводила с английского по Интернету, так что не надо было больше переться по утрам на работу. Вставать можно в одиннадцать, не торопясь позавтракать, посмотреть телик, сходить в магазин, приготовить поесть, и только уже часам к трем сесть за комп. Жизнь пошла спокойная и расслабленная — класс.
У Славика была работа чуть пожестче, но тоже ничего: с девяти до шести. Приходит домой — садится и за стол, лопает. Даже растолстел немного, куртка теперь ему стала впору.
Потом Славик садится к компу врагов человечества стрелять, а я с Катькой болтаю по телефону или читаю что-нибудь. Часов в одиннадцать врубаем какую-нибудь фильму попроще и смотрим, пока не уснем.
По воскресеньям в кино идем или по магазинам — в общем, нормальная жизнь, не скучно.
— Славик!
— Ммм?
— Ты меня любишь?
— Конечно, солнышко. Ты же моя сакая красивая девушка в мире.
— Славик, ты в курсе, что викинги открыли Америку раньше Колумба?
— Да, знаю, - кивнул Славик.
— Славик, может, ты поговоришь со мной, что ты все в комп уткнулся?
— Иришик, ну сейчас, погоди.
— Мне скучно!
— Иришик, ну перестать, пожалуйста. Вот, книжку прочитай по истории.
— Не люблю я читать, у меня аллергия на буквы!
— Посмотри тогда телевизор. Если хочешь, мы можем завтра сходить в кино.
— Завтра у меня дел невпроворот. Нам надо новую лампу в гостиную купить, за квартиру заплатить, потом подготовится к приезду тети Ани. Ты мне поможешь пропылесосить?
— Иришик, а может, не надо, а?
— Как не надо, твои же родственники приезжают!
Родственники
А у Славика родственников больше, чем воды в кране. Родители в Новохоперске, тети в Новосибирске, дяди в Тюмене, деды-бабки в Москве, и еще куча народу в Сочи, и в Йошкар-Оле и в Хабаровске, и… Да, короче, я уже не помню, где, но что-то, в общем, до хрена. И вот все московское отделение династии Скворцовых регулярно встречается на днях рождениях, поминках, годовщинах и всяких других поводах побухать. Ну и я как девушка Славика тоже должна участвовать во всем этом.
Сначала я думала — я чокнусь всех запоминать. На первое сборище, которое я застала, пришло штук тридцать родственников, причем из них я знала только тетю Славика, Анну Константиновну, которая нам сдавала квартиру, и ее мужа, Глеба Семеновича, ну еще дочь их, Любку. А был еще, между прочим, дедушка Сергей Михайлович с женой Анной Михайловной, и бабушка Елена Викторовна, и бабушка баб Сима, и прабабушка Анна Ильинична, и тетя Ирина Николаевна и тетя Александра Николаевна, и тетя Зу с мужем дядей Со и с детьми Катькой и Лидкой, причем Катька была не от дяди Со, а от бывшего мужа тети Зу - дяди Ста, который четыре года назад умер, а Лидка была от бывшей жены дяди Со, уж не знаю, что с ней случилось, и был еще дядюшка Ра с тетушкой Лу, с Машкой, с Галкой и Веркой, и еще была тетушка Ки с Иркой, Ленкой и Славкой — короче, людей хватало. А собрались мы все по поводу годовщины дня рождения деды Коли, мужа бабушки Елены Викторовны.
Пока мы ели-пили, вспоминали дед Колю — было еще ничего, но потом я решила спросить Славика:
— Славик, твой дедушка до войны приехал в Москву?
— Деда Коля? Конечно, до войны, в тридцать седьмом году вместе с родителями.
— Ага, рассказывай, - вмешался дядюшка Ра. — В тридцать восьмом они переехали, когда голод начался на Украине. Деда Гена, это отец его, вместе со своей женой, баб Васеной, с дедом Колей и еще с братом твоим дядей Сашей и тетей Шурой в тридцать восьмом году все вместе переехали.
— Да ну! — выступила тетя Зоя. — Тетя Шура была сорокового года рождения, как она тебе переехать в тридцать восьмом году могла?
— Ну, в смысле, - потом родилась, - поправился дядюшка Ра. — В общем, в тридцать восьмом году переехали.
— А мама говорила, в тридцать седьмом, - сказал Славик. — Теть Ань, в каком году деда Коля переехал в Москву?
— Да я помню, что ли? — сказала Анна Константиновна.
— А дядь Саша — это кто? — спросила я.
— Да брат его, на пять лет его старше, они потом в Бердск перебрались, а потом...
— А они у вас на свадьбе тоже были? — спросила я Владимира Алексеевича.
— Были, были. Дядя Саша еще с Васькой Кудрявцевым чуть не подрался.
— О бог мой, что ты говоришь-то?! — возмутилась Ирина Николаевна. — С Васькой дрался другой Сашка, муж тети Шуры, а этот Сашка тогда не приехал, он где-то в командировке был тогда.
— А, точно, они тогда в братский Лаос ездили поднимать народное хозяйство, - вспомнил Владимир Алексеевич.
— Не, - вступил тут дядюшка Ра, - в Лаосе он позже был, когда у него Зинка родилась. А тогда он в Бердске на заводе «Вега» работал, магнитофоны делал. Дядь Коля потом любил на «Веге» записывать радиопередачи по заявкам. Знаешь, кто такой Кобзона, Ира?
— А что, он уже тогда был?
— Кобзон всегда был, - вступил дедушка Сергей Михайлович. — Я, помню, когда в Краснодаре в шестьдесят восьмом году…
— Ой, дедушка, давай в другой раз, - попросил Владимир Алексеевич. — Сейчас не до того, честное слово.
— Мам, а что за дядя Саша? — вступила тут Любка. — Я его видела?
— Конечно, видела. Помнишь, мы когда в Москву ездили в позапрошлом году, мы через них проезжали. Помнишь, у них кухня еще была громадная? И еще попугай был, с утра нас разбудил.
— А, вспомнила. А другой дядя Саша — это кто?
— Какой другой?
— Ну, который у вас на свадьбе подрался.
— А, это я лирически преувеличила. Он на самом деле не дрался, просто что-то он там орал на Ваську Кудрявцева, мебель они там какую-то после дяди Володи не поделили.
В гости к Аркашке
— Ну здравствуйте, здравствуйте, - сказал Аркашка, почесывая толстый живот, - а мы вас уже час как ждем, думали, может, что случилось.
— Да Ирка собиралась долго... - стал оправдываться Славик. — Уж я ей говорил, говорил — все без толку!
— Да, такая я плохая, да! - заявила я. — Вот такая я стерва! Не нравится — брось!
— Ребята, ну давайте жить дружно! — ласково улыбнулся Аркашка. — Проходите, проходите.
Тут выглянула Катька из гостиной:
— Ой, привет, Иришка!
— Привет, давно не виделись, - сказала я.
Катька уже два месяца у нас не работала, сидела дома, готовилась к появлению спиногрыза.
— Ты мать, что-то изменилась, - сказала я. — У тебя, кажется, живот вырос!
— Ну, так...
Она была такая смешная: морда круглая, веселая. Два шарика сверху — сиськи, и один здоровый шар пониже — живот. Аркашка купил ей красивый синий халат типа кимоно, так что она выглядела даже лучше, чем раньше.
— Проходите,
Прошли, сели, стали жрать: салаты-оливье, картошка, мясо. Мужики включили новости, там опять показывали какую-то лабуду про Путина.
— Молодец мужик, - похвалил президента Аркашка.
— Почему?
— Потому, Славик, что он сделал много хорошего для нашего общества, - объяснил Аркашка несмышленышу. «Есть, блядь, сынок, такая профессия: Родину защищать!» - Именно благодаря Путину Россия поднимается с колен!
— Ну да, зарплату вот опять подняли.
— О чем и речь! Пришла, наконец, стабильность, пришла!
Заебали они со своей стабильностью! Мне скучно жить, когда вокруг стабильно, мне реально херово, когда все вокруг одинаковое из года в год, изо дня в день. Я хочу нового! Перемен!
— А мы уже коляску для малышки купили, - сказала мне Катька. — Вчера Аркадий ходил забирать. Очень недорого: сейчас в «Дат-мебель» скидки, почти на треть. На треть, да, Аркадий?
— На треть, на треть, - махнул рукой Аркашка. — Конечно, нам предстоят довольно ответственные времена и в экономике, и в политике, и в науке...
— А где коляска-то? — спросила я.
— Да вон, на кухне стоит, - сказала Катька.
— Пошли глянем.
Коляска и правда была ничего. Я ее подергала вперед-назад, посмотрела, крутятся ли колеса, короче, одобрила. Потом пошли снова, опять стали слушать Аркашку. Меня это тупой хрен раздражал, как заноза в жопе. И ведь, блин, ничего не сделаешь, раз он с Катькой живет. И заливается, и заливается: наука расцветает, оборона крепнет, бабы рожают, президент бдит. Мы поднимем Россию! Галантерейщик и кардинал — это сила!
— Ладно, ребята, - перебила я. — Мы ж совсем забыли зачем пришли.
— А что такое? — удивился Аркашка. — Что-то срочное?
Не ссы, мудак, не убьют. Попинаем для формы и отпустим.
— Слав, скажи, - попросила я.
— Мы с Ирой хотели бы вас, - объявил торжественно Славка, - пригласить на нашу свадьбу.
— Что? Серьезно? Урааа! — закричала Катька. — Поздравляю!!! Я так рада, так рада за тебя! Поздравляю, Ирочка, от всей души!
— Да что поздравлять-то? Еще же не женились, - сказала я.
— А где, когда?
— Через месяц, ЗАГС рядом с нами, а праздновать потом будем в «Востоке», надеюсь, будет весело.
— Я тоже вас поздравляю, - сказал Аркашка. — Всегда знал, что ты, Ирочка, найдешь себе достойного супруга. Семейная жизнь — дело очень сложное. Нужно помнить о главном, о том, что вы любите друг друга, несмотря ни на какие сложности в будущем, беречь и хранить ваше чувство, пронести его по всей вашей долгой и счастливой жизни…
Я дальше уже не слушала. Блин, ну умеет же человек все испортить, а? Ну почему по поводу моего праздника я должна выслушивать такие тухлые речи?
— Кстати, Кать, - вспомнила я, — ты же мне еще кухню не показывала!
— Точно. Пойдем.
Кухня была как кухня: ничего особенного: стеклопакеты из пластика, встроенная мебель с золотыми ручками, подвесной потолок. Сейчас все себе делают евроремонты — это теперь модно. Ну и хер-то с ним. Мне лично на такую бурду денег жалко, я бы лучше в Японию съездила. Но если другие думают по-другому, то я не возражаю.
Мы сели за столик пить чай. Я опять нажралась, как дура, а что делать, если все так вкусно?
— Как твои дела, Ира? — спросила Катька.
— Да нормально, все как раньше, без изменений.
— Как работа?
— Ничего, потянет. Как у тебя-то?
— Я готовлюсь к появлению малышки, хожу на гимнастику для молодых мам, читаю книжки по воспитанию детишек…
Я дальше уже не слушала. В принципе, я и раньше слышала, что у беременных мозги отшибает напрочь, но я как-то не до конца в это верила. Но это, конечно, уже был клинический случай. Жалко было девчонку. Может быть, после родов снова поумнеет?
Свадьба
Как обещали, свадьбу сыграли через месяц, типа самое лучшее событие в моей жизни. В общем, оно действительно было лучшее, спору нет, потому что муж, любовь, дальше дети и т.д.
А что это - «т.д.»? Надо было Славика спросить, что после детей? Зачем все это? Но Славик бы, конечно, нашел что ответить, у него всегда есть, что сказать людям. Он бы и чукчам холодильник впарил, не то что мне про смысл жизни объяснить. Может, у него в роду торговцы «Гербалайфом» были? Надо было спросить.
А в общем, я действительно его очень любила и думала, что с ним все будет хорошо. Ну, может, не как за каменной стеной, но, с понтом, спасет в трудную минуту и подставит плечо.
Ага, счас!
Мы на свадьбе даже десяти слов не сказали друг другу, только целовались под жуткие вопли дядюшки Ра: «Горька! Горька!!! Горька!!!! Один, два, три, четыре, десять, двадцать, пятьдесят!!!» Фату на меня зачем-то надели, потом выкупили, потом на трех лимузинах отвезли сначала в загс, а затем к вечному огню фотографироваться. А потом до трех часов ночи все сидели в грузинском ресторане на Борисовской, жрали и пили за новую ячейку общества.
Папочка Славика сказал: «Свадьба — это не для вас, это для людей!» Вот и набилось этих людей что говна в деревенском сортире. Пьяные, потные, все лезли с поздравлениями и тостами, какой только дури не нажелали: «Чтобы у вас всегда был мир и покой в семье, чтобы вы были мудрее нас и никогда не ссорились, чтобы вы жили до пятисот лет».
В середине вечера пятиюродный дядя Идаризий Турякович из деревни Краснопердово заспорил с двоюродной тетушкой Данутой Велидоховной из села Сиськи Серые, а муж ее, дядюшка Падинога Чапоносович, не растерялся, да и долбанул тому в табло. Тут-то и началась заварушка: родственники по линии Славяты и Кариславы поперли дружно на Хрулевичей с Толиславовичами, так что в итоге получилась великолепная сшибка в чисто русских традициях.
Ненавижу тех, кто говорит «быдло», но, ей-богу, этих уродов я просто не знаю, как назвать. И вот они подрались, а потом и помирились и еще вмазали за дружбу, чтобы, блин, не было войны. Потом затеяли играть в конкурсы: «Засунь шнурок жопой в бутылочку» и «Потрись сиськами о соседа с апельсином».
Катька посидела с нами всего ничего, потом ее Аркашка увез спать. Осталась я одна в с родственниками и знакомыми. И я сидела, как дура, ничего не понимала: все вокруг веселятся, радуются, а мне почему-то совсем не весело. Ни на секунду не весело.
А под конец вечера ко мне привязался какой-то мудила: «А что это у тебя такое недовольное лицо? Что ты, не рада, что ты за нашего Славу выходишь? Слава у нас мужик — всем мужикам мужик! Скажи, Слав?»
— Конечно, дядя Коля, - подтвердил Славик.
— Ты, Славка, нас не забывай, ты приходи чаще, мы, это, поговорим, обсудим, то есть. Все, в смысле, как есть, и ничего не это. Я вот в прошлый, это, говорю, что мы, значит, того, это, и ничего тут и никуда ни вот. Правильно, Славка?
— Да конечно, кто ж спорит, - жених мой снова кивнул.
— Потому что надо, надо, надо, блядь! И никак иначе, вот тебе, значит, мое слово. А будет она у тебя чего-нибудь тут того-этого, ты как я действуй — вот сразу ее по загривку и все. Понятно?
— Конечно!
— Вот я тебя уважаю. Давай выпьем за это дело.
Когда я не пью, у меня появляется ощущение, что вокруг все тоже трезвые, просто сговорились и изображают пьяных для кино. Чтобы потом на диване перед видаком развалиться с пивком и говорить друг дружке: «О, теть Вер, ты посмотри, как Васька-то накирялся, а? Это ж надо так, он же на ногах-то не стоял!» А тетя Вера ему отвечает: «А сам-то ты хорош, ты посмотри на себя!» А он в ответ: «Ну, теть Вер, ну что, я, не человек, что ли, можно хоть раз в жизни расслабиться! О! Да вы посмотрите на Степку! Во дает пацан, а!!!» А потом надо встать с дивана, подтянуть спортивные штаны, шмыгнуть носом и пойти на кухню за новой бутылкой. Ненавижу!!!
С чужой свадьбы хоть смотаться можно, а на своей приходится сидеть до очумения. Я смотрела на эту шоблу и думала: «Зачем это все надо, а? Что я здесь забыла?» Закончилась тусовка только в три утра.
Вообще все эти великие сожаления и несчастные вздохи о неясности смысла жизни до добра не доведут — это я точно знаю. Был у меня один знакомый с длинными жирными волосами, тоже все о романтической бессмысленности сокрушался, а потом — ничего, женился, подстригся, пристроился в ГАИ, и даже на повышение потом пошел, с отдельным кабинетом. Я его встретила недавно — пухлый такой, веселый, в глазах по сто баксов светятся. А ведь как хорошо все начиналось!
Надо бы перестать думать о бренности всего живого, но что я могу поделать, если я так чувствую, если я понимаю, что я — одна. И одиночество всегда со мной и не уйдет от меня никогда. Дело не в том, что мы на свет приходим одни и уходим одни, мы и живем тоже одни. Во всяком случае — я.
Баба
— Слушай, ты мужик или баба? — спросила я Славика на следущее утро. — Я вчера этих алкашей чуть не поубивала нахер, а ты только все сидел и кивал!
— А что мне было их, затыкать, что ли?!
— А нет, надо было слушать, конечно. Ага. Вот так вот сидеть, как ты, переживать вместе с ними, сочуствовать, поддакивать им. Вот так надо было, да?
— Слушай, ну выпили люди, хочется им глупости сказать, что тут поделаешь? Их уже не изменишь.
— Ты не мужик, ты — баба!
И тут он как заорет!
— Да, баба! Баба! Трусливая баба! Довольна?!
Я сидела в полном офигее. За всю нашу совместную жизнь он в первый раз повысил голос.
— А что такого, в конце концов? — сказал Славик уже спокойно — Все-таки баба, а не гомик. Хотя по нынешним временам и гомиком быть не западло. Да, я не мачо, котором стоит только только рявкнуть разок — и все уже бегут исполнять приказы. Да, я не такой, совсем не такой. У меня тонкий голос и в фигуре что-то бабское, ну и что в этом такого?
— Нормальная у тебя фигура, что ты фигню собираешь?! — спросила я. — Вообще я не про это говорила. Я от тебя никогда не ждала, что ты будешь мачо. Но, блин, если ко мне пристают чуть не с ножом, почему киваешь-то?
— Почему... — Славик пожал плечами. — Не знаю. Я люблю компромисы. Надо было, наверное, пару приятелей назвать сволочами, вмешаться в нескольких драк, сдать кровь и не давать взяток. И паре начальников надо было сказать, чтобы они не тыкали. Но я не сказал.
— А почему? Что ты трусишь-то?
— А ты попробуй вырасти свободным и независимым человеком, если с семи до двенадцати лет тебя бьют почти каждый день и дома, и во дворе, и в школе. Я тогда думал: «Ну ничего, вот я выросту — я поквитаюсь с вами. Я буду сильный, смелый, и вы у меня тогда получите по первое число».
— И что?
— Ничего, - Славик снова пожал плечами. - Правда, им все равно пришлось очень несладко. Там кто-то умер, кто-то сел, а кто-то вообще стал слесарем.
Что-то меня его рассказ не утешил. Блин, как я раньше не заметила, что мой жених — трус!
— И что теперь делать? — спросила я. — А если меня убивать будут, ты тоже кивать станешь?
— Ир, хватит, а? Тебя ж никто не убивал!
— Ну еще чего не хватало! Только еще меня не убивали!
— Ты хочешь, чтобы я тебе соврал, надул сейчас щеки и заявил: «Я — офигенный мужик, у меня пятый разряд по карате, пусть только кто сунется».
— Я хочу, чтобы ты был мужиком, а не говорил, что ты мужик!
— Я постараюсь, - пообещал Славик.
И конечно, ничего из этого обещания не вышло.
Баба
После свадьбы все осталось как раньше, только кольцо мешается. А почему-то я надеялась, что все станет еще лучше. Нет, все в принципе было неплохо, но все равно хочется лучшего. Как выйдешь из ванной, как посмотришь на себя в зеркало — думаешь: «Господи, ну почему нельзя получше?»
— Славик!!!
— Что случилось?
— Не повезло тебе, Славик, я у тебя страшненькая.
— Да ничего не страшненькая, что ты хрень всякую придумываешь?!
— Страшная, страшная. Я жирная, у меня и губы тонкие, и сиськи у меня маленькие.
— Прекрати глупости говорить, а? Ты красивая, просто не очень умная.
— Ну, это я знаю.
— Вот и все! Всякую чушь городит, как будто заняться больше нечем!
— А может, мне подтяжку сделать?
— Слушай, ну хватит уже, пожалуйста! Это невыносимо, чес-слово. Ну посмотри ты на себя в зеркало — красивая девчонка, все мужики твои, а ей еще что-то надо.
— Ну кто, кто мои?!
— А этот, Макс?
— Ой, ну это ж когда было? Ты бы еще детский сад вспомнил.
— Не так уж, кстати, давно. Всего-то два год назад.
— Ну а еще кто?
— Сосед наш, Михаил Палыч.
— О, хорош мужик, спасибо! — я посмотрела на него укоризненно. - Большего урода в жизни не встречала!
— А дядюшка Ра к тебе ласты клеил!
— Спасибо, нашел женихов!
Славик обалдел:
— А ты что, жениха себе ищешь, что ли? Я тебе вроде муж, зачем тебе жених?
— Ты еще скажи: «Милая, зачем тебе норковая шуба? У тебя есть я!»
— Кис, ну перестань, а, пожалуйста. Тебе не хватает моего внимания, да? Ты чувствуешь, что я тебе уделяю мало внимания? Может, тебе секса не хватает?
— Хватает мне секса! Я вообще не про это! Блин, что бы ни говорили — все про одно! Я у тебя уродина — неужели ты не видишь?!
— Нет, ты не уродина, ты красивая! У меня — самая красивая жена.
— Ну да, у тебя всегда все самое лучшее.
Мужики иногда — такие идиоты, что ну просто слов нет. Придурки, блин. Если я действительно себя так чувствую — что я, виновата, что ли?! Я, видишь ли, самая красивая, потому что я — его жена. А если мы разведемся — это я тогда опять в уродину превращусь? Так, что ли?!
Развод и девичья фамилия
Так прошло три месяца. Ничего не происходило. Славик с утра уходит на работу, вечером пялится в комп, я перовожу с немецкого, убираюсь по дому. Перед сном смотрим фильмы.
Это чего-то не совсем то, о чем я мечтала. Не, блин, ну совсем не то, о чем я мечтала. В чем прикол-то, что дальше делать? Славик вечером рубится в игрушки, по утрам уходит на работу. А я чего? Мне что делать?
И тут звонок от Аркашки: приезжай на сына смотреть. Приехали: о, класс, хорошенький такой, миленький, солнышко прямо: глазки узкие, волосики реденькие — прелесть, до чего хорош.
Аркашка меня спрашивает:
— Похож на меня?
— Конечно, похож, - вступил тут Славик. — Нос вообще — вылитый ты.
Где он там похожий нос углядел — я не поняла, ну да ладно, пусть себе Аркашка порадуется.
Катька была замотанная вусмерть. Свекровка ее, Оксана Михаловна, была тетка опытная и ей все в подробностях объясняла: как пеленать правильно, как купать, как грудью кормить, но, видно, это не особо помогало.
— Ириш, я ничего не успеваю, - пожаловалась Катька. — Его только покормишь — надо мыть, потом стирать, потом снова кормить, потом пеленать, готовить, убирать, массаж делать, по пять раз за ночь надо к нему встать. Сейчас еще ничего, а первый месяц было просто невозможно.
— А как роды прошли?
— Ой, не спрашивай! Господи, это надо было такой ужас придумать! Это такой кошмар — не дай бог еще раз пережить подобное! Не дай бог.
— Да а что ужас?
— Это все так долго, и все болит, и... Я даже ног под конец не чувствовала.
— Жуть какая.
— Не говори. Ужасно, ужасно.
— Слушай, а когда ты собираешься на работу устраиваться?
— Ириш, ну какая работа, ты что? Я с Аркадием говорила — еще два года точно в декрете посижу. А потом, может быть, мы еще второго заведем. Я читала в одной книге по воспитанию детей, что лучше всего, когда у детей разница два-три года, тогда они будут развиваться наиболее гармоничным образом.
— А, ну да. А с аспирантурой ты совсем решила завязать?
— Ириш, ну ей-богу, ты погляди — я тут круглые сутки верчусь, как белка в колесе, какая аспирантура?
— Короче, ты решила целиком посвятить себя семье!
— Ириш, не надо сарказма! Быть хорошей матерью и хозяйкой — это тоже очень нелегкий труд.
— Ну да, наверное.
Из гостей мы свалили уже в семь вечера, потому что пришло время укладывать ребенка. Ладно, что поделаешь. Мы по дороге решили заскочить в кафешку, пожрать что-нибудь перед сном.
И вот в кафешке мне Славик говорит: «Давай заведем ребенка».
А я вдруг поняла, что мне это совсем не хочется. Мне вот не хочется жить как Катька. И даже как я мне жить не хочется. Я такую жизнь все-таки не понимаю. Вот эти и пеленки, и распашонки, и Славика, который всегда кивает, и эти переводы, и стирка-уборка-глажка, и телик перед сном, и мебель из «Икеи», и джинсы с рынка, и подарки на Восьмое Марта, и скука, скука, скука! Да нахера все это нужно?!!!!