Личная страница Власенко Дмитрия
ГОВОРИТЬ
В Магдебурге меня никто не встретил. Я вылез на платформу, бросил сумки на лавку и огляделся. Местность была довольно скучная: коричневый поезд, желтые фонари над платформой, железнодорожник в красной жилетке, а дальше — темнота, темнота.
— Вот ты какая, Германия, — задумчиво сказал я.
Железнодорожник внимательно посмотрел на меня, сказал что-то на немецком и пошел к концу платформы. Мне стало неуютно: незнакомое место, никого нет, что дальше делать — непонятно.
«А может, ну ее на хер, немецкую аспирантуру? — подумал я. — Как было бы хорошо сейчас сидеть в теплом вагоне, пить чай из подстаканника, смотреть через толстое стекло на проплывающие мимо города и деревни и знать, что их жизнь совершенно тебя не касается».
Железнодорожник громко свистнул, поезд тронулся. Отступать было некуда — я остался в Магдебурге. Железнодорожник спрятал свисток в карман и пошел мимо меня.
— Сорри, — крикнул я.
— Was?
«Пидарас», — подумал я.
— Инглиш? Андестенд инглиш?
— Nein.
— Окей, — я вздохнул и полез за сигаретами.
Железнодорожник ушел, я расстегнул куртку, сел на скамейку и закурил. «Говорила мама мне в детстве — учи языки, сынок, — подумал я. — А в Москве сейчас уже семь утра, Манька проснулась… Завтракает, наверное», — я сладко зевнул.
Железнодорожник вышел подземного перехода с каким-то парнем. Я сразу понял, что парень русский: лохматый, худой, длинный, куртка болтается, уши торчат — короче, с немцем не спутаешь. Я кинул бычок на платформу и радостно заорал:
— Эй, эй! Эй!
Железнодорожник пошел обратно, а парень направился ко мне.
— Вы русский? — осторожно спросил он.
— Конечно! — я махнул рукой. — Слушай, друг, подскажи, как до гостиницы пройти?
— А вы не в институт Макса Планка?
— Точно, Маркса-панка, — согласился я. — А ты откуда знаешь?
— Я вас должен был встретить. Но я немного проспал.
— Да, фигня. Давай на «ты», ладно? Тебя как зовут?
— Сергей.
— О, так у меня брат Серега! — я хлопнул парня по плечу. — Меня Миша зовут. Курить будешь?
— Ну, не знаю… — парнишка замялся. — Можно...
— На, держи, садись.
Мы закурили.
— Ты давно здесь? — спросил я.
— Полгода.
— Ага, понятно. А сам откуда?
— Из Самары.
— Что-то ты какой-то худой, — задумчиво сказал я. — Вас тут плохо кормят, что ли?
— Да нет, нормально.
— А стипендия сколько?
— Примерно девятьсот евро.
— Ни хера себе! — восхитился я. — Что же я раньше-то не поехал к вам, а?! Ты прикинь — я программистом всего четыреста зарабатывал, а тут — аж девятьсот! Не, слушай, хорошие условия. А еда здесь как, дорогая?
— Да вроде нормально.
Парнишка меня то ли стеснялся, то ли просто не хотел говорить. Я вдруг понял, что не помню его имени.
— Слушай, как тебя зовут, еще раз скажи, — попросил я.
— Сергей.
— Надо же, у меня брата так зовут! Ой, я же говорил это уже! У меня вообще память на имена ужасная, ты извини, ага?
— Хорошо.
— Слушай, а ты со мной будешь работать, да?
— Нет, я на другой кафедре.
— Жалко. А чего тогда никто с моей кафедры не пришел?
— Они не говорят по-русски.
— Ясно, — я бросил бычок на платформу. — Слушай, а чего ты какой квелый-то? Не выспался, что ли?
— Да, немного.
— Так пошли тогда, покажешь мне, куда селиться, да пойдешь спать.
— Пойдем, — Серега подхватил мою сумку и направился к подземному переходу.
— А много тут русских? — спросил я на ходу.
— Ну, есть немного…
— Надо будет познакомиться, что ли. Ты не знаешь никого?
— Кое-кого знаю, но не общаюсь.
Я удивился:
— Что, вообще ни с кем не общаешься? А что делаешь?
— Да вроде ничего.
С ним явно было тяжело сговориться. Мы прошли по пустому вокзалу и вышли на улицу.
— Что, совсем ничем не увлекаешься? — спросил я. — Может, шахматы какие-нибудь, нет?
— Нет.
— А в игрушки на компьютере не играешь?
— Нет.
«Послал боженька попутчика», — подумал я.
На улице было пусто, кроме нас двоих — не души. Дома были в основном пятиэтажные, почти как наши хрущевки, только без балконов. На тротуаре валялись окурки, посреди улицы шли трамвайные рельсы. Все было как у нас, разве что асфальт лежал чуть лучше.
— Слушай, Серег, а может, ты книжки читаешь? — спросил я.
— Читаю.
— О, классно, я тоже читать люблю! Ты Набокова любишь?
— Нет, я больше про Орла.
— Какого Орла?
— Который пожирает души людей. После смерти.
— Правда, что ли? — я озадаченно почесал подбородок. — Это у Кастанеды, поди?
— Да.
— В поздних книгах, наверное, да?
— Да.
— А, тогда понятно, — воздохнул я с облегчением. — Я-то поздние не читал, только про пейотль и про траву дьявола, прикольно было. А вот дальше уже такое грузовое пошло, я ничего не понял.
Серега хмыкнул что-то неразборчиво и пошел быстрее.
— Слушай, а позвонить здесь можно откуда-нибудь? — спросил я.
— А куда ты хочешь звонить?
— Да в Москву, жене.
— В Москву лучше всего звонить из русского магазина, там есть переговорный пункт. Вот он, магазин.
— Ага, спасибо, — поблагодарил я. — Ты, кстати, женатый?
— Нет, — ответил Серега.
Мы свернули с улицы и пошли дворами. Вокруг никого не было, город словно вымер.
— А девушка есть? — спросил я.
— Ну, так… В общем, постоянной нет.
— А что так? Немки не нравятся?
— Ну… — Серега замялся.
— Что такое?
— Не любят они русских.
— Да ты что?! — удивился я. — Совсем-совсем не любят?
— Да.
— Печально, однако. А русские девушки тут есть?
— Есть, кажется… — сказал неуверенно Серега. — Но…
— Что, страшные все, что ли?
— Ну так… Не очень...
— Мда, жалко. А прочие там — француженки, англичанки?
— Тут технический вуз, девчонок мало.
— Однако, надо ехать в Россию, — решил я.
— Наверное, — неуверенно сказал Серега. — Вот твое общежитие.
— Так это же «свечка»! — удивился я. — Прямо как в Москве!
— Ее во времена ГДР строили.
— А, вон в чем дело, — кивнул я. — Ладно тогда, счастливо. Спасибо за то, что встретил, пойду-ка я обустраиваться. В понедельник ты как, будешь на работе — нет?
— Буду.
— Тогда и свидимся. Пока.
Я обустраивался всю первую неделю после переезда: оформил страховку, прописку, визу, контракт на жилье, рабочий контракт, студенческий билет, открыл счет в банке, прослушал курс техники безопасности, записался в университетскую библиотеку и сходил на курсы немецкого. Нигде не хотели говорить по-английски, пришлось Сереге всюду таскаться за мной и переводить, что от меня требуется.
На восьмой день ему это уже надоело.
— Серег, — попросил я, — пошли, сходим в городскую библиотеку, а?
— Ты уже записался в университетскую, что тебе еще надо?
— Так там по-русски ничего нет! А что я читать буду?!
— Отдай им листок с пропиской и скажи: «Ищ мещте анмельден». Они все сделают.
— Блин, не могу я так! А вдруг они начнут что-нибудь говорить? Я же ни хрена не понимаю.
— Не начнут.
— Блин! Серега!!! Я не могу так! Пошли со мной!
— Нет, Миша, давай уж ты сам. Мне работать надо.
— Пойдем, пожалуйста. Что тебе, жалко, что ли? Полчаса всего! — попросил я.
— В другой раз.
— Серег, пойдем, чего ты?
— Я занят. Потом.
— Вот ты козел, а! — не выдержал я. — Вот полчаса ему жалко, чтобы со мной сходить! Выделывается, как вошь на гребешке! Блин, какого хера тут больше никого русских нет! Хрен бы я тогда к тебе больше пришел.
— Ты можешь и так не приходить, — сказал Серега.
— Ну и хрен с тобой.
Я громко хлопнул за собой дверью и пошел по коридору. «Вот мудак», — подумал я. — «Блин, да был бы я на его месте — хер бы я не стал так выделываться. Блин, что он, не понимает, что ли, что я вообще ничего не понимаю на немецком? Как он вообще представляет, что я скажу библиотекарше? Ведь она точно начнет грузить! А я что буду делать? Стоять как идиот и ни хера не понимать? Я не люблю быть идиотом!»
Я пошел в супермаркет, взял две банки «Туборга» и пакет фисташек, молча заплатил на кассе и вернулся на работу.
«Что-то я погорячился», — подумал я, выпив первую банку. — «В конце концов, он ходил со мной всю неделю, тоже можно его понять. Наверное, насчет козла я это зря сказал. Но, блин, должен же я читать что-нибудь! Нет, все-таки не зря я послал в жопу!»
Впрочем, после второй банки я понял, что послал я все-таки зря. Серега ведь в любом случае собирался в библиотеку через неделю, так что, если бы я проявил выдержку и спокойствие, то можно было бы обойтись и без ссоры.
«Однозначно, надо идти мириться!» — решил я. — «Однозначно!»
Серега сидел у себя в комнате, делал что-то за компом. Я подошел и сел перед ним на стол.
— Слышь, Серег, — сказал я. — Ты извини, что я тут наговорил. Признаю, не прав был. Прости.
— Хорошо.
— Не, правда, бывает со мной такое — несет меня. Ты извини, а? Я же не со зла, правда. Сорвалась херня, с кем не бывает. Не обижайся, ладно?
— Я постараюсь…
— Обижаешься, да? Ну Серег, ну хочешь, я тебе пива проставлю литр?
— Да не надо… — застеснялся Серега.
— Не, правда, — сказал я. — Пошли, сходим, попьем пивка.
— Давай потом, а? — попросил Серега.
— Когда?
— Ну, в субботу как-нибудь… У меня тут женщина в чате...
— Ого! Русская? — заинтересовался
— Нет, немка.
— Не, тогда не интересно. Ладно, пойду я.
— Ага, счастливо, — кивнул Серега уткнулся в компьютер.
В дверях я обернулся:
— А в столовую завтра пойдем?
— Во сколько?
— В одиннадцать.
— Пойдем.
Я вышел — на душе было хорошо.
Два дня я не мог вытащить Серегу вытащить пить пиво. Наконец, я возмутился:
— Серег, ты хочешь, чтобы я тебя упрашивал, что ли? Что ты как баба, в самом деле? Я когда жил на первом этаже, у меня под окнами пэтэушники с девчонками обнимались. Каждый вечер: «Ну что ты, Наташка, жмешься-то? Ну что ты, ну?» «А чего ты пристал?» «Ну что тебе, жалко, что ли?». И вот так каждую ночь, прикинь, да?
— Наверное, было весело, — усмехнулся Серега.
— Охеренно! — я улыбнулся. — Так что, идем пиво пить?
— Идем.
Мы взяли в ближайшем магазине пива и пошли на речку. Весна уже шумела вовсю, вверх по течению таяли ледники, а здесь вода поднялась и залила половину автостоянки. Немцы группками по двое, по трое неспешно прогуливались по набережной.
Мы с Серегой сели на скамейку и закурили.
— Как погодка-то? — спросил я. — Нравится?
— Нравится, — ответил Серега.
— Кастанеда?
— Кастанеда тоже нравится.
— За это надо выпить. Открывай.
— Ага, — Серега быстро управился с бутылками.
Мы чокнулись и сделали по глотку.
— Ничего пиво, прикольное, — сказал я.
— Да.
Я видел, что ему со мной скучно. А что я мог сделать? Парень он неплохой, но о чем с ним говорить — я не представляю!
— Однако, скучно здесь, — сказал я.
— Ага, скучно.
— Слушай, Серег, а нафиг тебе эти орлы, а? Ты посмотри вокруг, как прикольно: солнце, небо голубое, это все мое — родное.
— Ага, — Серега вздохнул и выпил снова пива.
— Бля! — не выдержал я. — Слушай, ты это, ты кончай мкнуть, что за фигня такая? У тебя что-то случилось, ты чего?
— Работать надо, — сказал задумчиво Серега.
— В смысле? А что ты весь день делал?
— Ну я не знаю… Не работается...
— Знаю я, почему тебе не работается: весна пришла, пора любви.
— Да какая еще любовь, — отмахнулся Серега.
— Что, вообще ничего не сделал? — спросил я.
— Ну как совсем ничего?.. Ну, почитал немного немецкий — и чего?
— Как чего?! Будешь лучше знать.
— Ну, может быть...
Я вздохнул и выпил еще пива.
— Бля, скучно здесь все-таки! — воскликнул я. — В Москве хотя бы работаешь по двенадцать часов в сутки, есть хоть чем время занять. А тут, хочешь — работай, не хочешь — не работай, никто за тобой не следит. Что за дела такие? Не пойму.
— И я не пойму.
— Может, в кино куда-нибудь сходим? — предложил я.
— Тут на русском фильмов нет, — сказал Серега.
— Жалко, — я допил бутылку. — Слушай, прикольное пиво! Я поллитра выпил — и вообще ничего.
— Так оно же безалкогольное.
— Да ты гонишь! — я осмотрел бутылку. — Точно, «Alcoholishe frei». Слушай, а может, о чем-нибудь умном поговорим?
— О чем?
— Да хотя бы об Орле.
— Чего о нем говорить? Орел он и есть Орел.
— Понятно.
Мы помолчали немного.
— Что, может, ко мне пойдем? — предложил Серега.
— Хм... — я почесал в голове. — А пиво у тебя дома есть?
— Есть.
— Тогда пошли!
Комнатка у Сереги была чистенькая, миленькая. Серега достал пиво, чипсы, включил телевизор. Показывали боевик: плохой герой гнался за хорошим. Оба были вооружены и очень опасны.
— Вот все-таки непонятно, почему триллер победил все остальные жанры? — спросил я, открывая банку с пивом.
— Ну, увлекательно, — ответил Серега.
— Да чего там увлекательного? Как морды бьют? Так можно пойти самому, вдарить кому-нибудь по роже, если так хочется. Вот тебе и будет триллер.
— По роже — больно. А смотреть по телевизору — приятно.
— Да уж, адреналин в кровь так и хлещет, — согласился я. — Хотя лучше, я думаю, на компе в какую-нибудь стрелялку порубиться.
— Ну, может быть…
Плохой герой догнал хорошего, и началась рукопашная.
— Лучше бы порнуху показали, — сказал я. — Какой вообще урод придумал выражение «пропаганда секса и насилия»? Постельные сцены днем, видите ли, показывать нельзя, дети развратятся. А то, что тут драки и убийства в каждом фильме — это никого не заботит. Правильно я говорю, Серега?
— Не знаю…
— А чего не знаешь? Что, неправда, что ли?
— Вот будут у тебя дети — посмотрим, что ты будешь говорить, — улыбнулся Серега.
— А что я буду говорить? — усмехнулся я. — То же самое и буду говорить!
— Да?
Я представил себе первоклассницу, которая смотрит «Империю чувств».
— Все-таки не то же самое, — сказал я. — Но, блин, ведь заколебали же эти боевики, честное слово!
— Не о том ты думаешь, — вздохнул Серега.
— А о чем? — спросил я. — Об Орле?
— Можно и об Орле …
— А что о нем думать, Серега? Оно… — я попытался подыскать слова. — Короче, я не хочу о нем думать, ну его в жопу. Я вообще не люблю на все эти вечные темы размышлять, все равно ничего хорошего не выдумаешь, только настроение себе испортишь.
— Почему?
— Почему? — переспросил я. — Так ведь все равно понятно, что живем неправильно, глупо, скучно. Но как-то… Короче, не верю я во все эти религии. Лучше уж жить как живется и не думать об этом. Не хочу, честное слово.
— Эх, Николенко, — вздохнул Серега. — Ты иногда такой умный, а иногда — ну дурак-дураком.
— Да я знаю… Слушай, а кроме чипсов у тебя ничего закусить нет?
— Сосиски есть.
— Давай, — скомандовал я.
Серега полез в холодильник.
— Может, грибочки? — спросил он.
— Грибочки, говоришь… Ладно, давай грибочки. Шаманские, надеюсь?
— Ага, — кивнул Серега. — Тридцать штук.
— А от внутренних ментов я потом бегать не начну?
— Да нет, грибочки как грибочки…
— Давай!
От пива с хорошей закуской у меня обычно быстро улучшается настроение. После трех сосисок и банки «Туборга» я уже и думать забыл о смысле жизни, теперь меня потянуло поразмышлять о русских в Германии.
— А все-таки было бы неплохо здесь остаться, — сказал я. — Спокойно тут, хорошо. Бюрократы на мозги не давят, по улицам вечером ходить не страшно, деньги платят. Опять же и армия не грозит. Чем не жизнь, а?
— Да, неплохо, — согласился Серега.
— Уехать бы, как Пелевин, в Париж, там развлекаться. Круто же было бы, а?
— Грибочки уже дошли? — спросил Серега.
— Да есть немножко, — согласился я. — Вообще, если честно, Пелевин уже немного надоел. Вот все хвалят, хвалят, а что с этого Пелевина-то, вы мне объясните? Все равно понятно, что он пишет хуже, чем Толстой. Ведь хуже он пишет, правильно?
— Ну, он по-другому… — сказал неуверенно Серега.
— Я бы понимал, если бы его хвалили те, кто уже хотя бы «Анну Каренину» прочитал. Что ты, что ты! Мы о Джойсе и Прусте не слыхали, но зато «Чапаев и Пустота» — это да, это мы любим!
Серега был расстроен:
— А мне нравится, — сказал он.
— Как-то непонятно просто, на кой черт все это нужно, — задумчиво сказал я.
— А зачем вообще пишут, если лучше Толстого не написать?
— Слушай, не знаю, — я пожал плечами. — Меня это самого всегда удивляло — на кой черт им писать?
— Может, им нравится писать? — предположил Серега.
— Наверное, — согласился я.
По телевизору хороший герой отрубил плохому голову.
— Может, пойдем на работу? — предложил Серега.
— Конечно, — согласился я.
Мы пошли на работу, выпили офисе еще по чашке кофе и разошлись. Потом мы три недели не встречались — Сереге, видно, не очень хотелось общаться, да и мне тоже.
Каждое утро я писал большое письмо Маньке: первые впечатления от Германии, планы на будущее, обещания скоро приехать и забрать ее к себе — письма получались длинные. Потом был перерыв на кофе: шеф на ломаном английском говорил со мной о местной политике. После этого я восемь часов работал, затем шел домой, ужинал, читал Толстого и ложился спать. «Анна Каренина» во втором прочтении мне очень понравилась, «Война и мир» — меньше, а «Воскресение» не понравилось совсем.
Наконец, романы закончились, я понял, что мне надо с кем-нибудь поговорить о Толстом. Серега опять был в офисе, писал электронное письмо.
— Здорово, — сказал я.
— Привет, — Серега свернул окошко с письмом и повернулся ко мне.
— Да не смотрю я, не смотрю, что ты, в самом деле? — успокоил я. — Как дела?
— Да ничего, помаленьку.
— Правда, что ли? С девчонкой познакомился какой-нибудь?
— Да так… — неопределенно ответил Серега.
— Ага, знаем мы эти так, — засмеялся я. — Сначала так, потом сяк, потом еще кое-как, а потом уже и дети.
— Похоже на то…
— Я тебя ничего, не отвлекаю? Все нормально?
— Ну как… Нет, в общем.
— Может, кофейку попьем?
— Можно.
Он пошел набирать воду в чайник, а я сел за стол и начал рассматривать книжки. Через пару минут Серега вернулся и начал готовить кофе.
— Слушай, сколько у тебя умных книжек, — сказал я. — И все по математике. Как так?
— А ты бы что хотел?
— Что-нибудь художественное что-нибудь. Про Орла того же.
— Да что ты привязался с этим Орлом? — возмутился Серега.
— Так мне же интересно, — сказал я.
— Ну и что? — Серега сел напротив меня.
— Ладно, ладно — нет проблем. А что я сказал? Я ничего и не сказал, так просто спросил. Как дела-то?
— Ты уже спрашивал.
— Извините, ошибся
За три недели, что мы не виделись, я совсем разучился говорить по-русски. Я чувствовал, что теперь говорю что-то не то, но остановиться уже не мог:
— Я тут, кстати, Толстого прочитал. Слушай, классный писатель, однако.
— Да ты что? — с сарказмом спросил Серега.
— Кончай прикалываться, — попросил я. — Правду классный. Все-таки, конечно, концы у всех романов у него смазаны, но зато какая мощь! Какая духовная мощь! Ты «Каренину» же читал, да?
— Читал.
— Понравилось?
— Да, понравилось.
— Бля, я вообще в шоке был! То есть чтобы вот так вот и передать — это, конечно, круто. Блин, живые люди просто! Для меня Левин или Волконский сейчас гораздо живее, чем Чернышевский или Распутин.
Серега промолчал. Дальше говорить мне уже не хотелось, но я все-таки продолжил.
— Все-таки зря в школе проходят «Войну и мир». «Каренина» намного лучше: и язык, и построение, и переходы — ну все, вообще все на порядок круче, чем в «Войне и мире». Только тема не такая патриотическая — но что уж тут поделать, литература все-таки не политинформация… Правильно?
— Может быть, — равнодушно ответил Серега.
— Мда… — я кашлянул и почесал голову. — Что-то я, действительно, увлекся. Ты извини.
— Хорошо, — сказал Серега.
— Кофе уже приготовился?
— Можно наливать, — кивнул Серега.
Мы попили кофе и разошлись. Больше я к Сереге и не заходил.
Жизнь установилась размеренная, тихая: работа, курсы немецкого, чтение русской классики перед сном. Манька писала, что у нее все хорошо, что ждет меня. Шеф хвастался, что выставить свою кандидатуру на выборах в горсовет. В общем, все было очень мирно и спокойно, хотя и скучно.
Через два месяца Серега нашел работу в Швейцарии. Когда он уезжал, я вызвался проводить его на вокзал. На мои вопросы о работе в Швейцарии Серега отвечал коротко: платить будут много, город небольшой, знакомых нет, защищаться он не планирует. Мы дождались поезда и попрощались.
— Так чего там Орел-то? — спросил я напоследок.
— Да вроде жив, — улыбнулся Серега.
— Понятно, — я похлопал его по плечу. — Ладно тогда, счастливо. Пиши письма.
— Пока, — Серега зашел в вагон.
Я махнул на прощание рукой, вздохнул и пошел к подземному переходу: скоро должно было придти письмо от Маньки.
«И все-таки, — подумал я. — С кем же мне теперь говорить по-русски?»