Личная страница Власенко Дмитрия
ПЕРВЫЙ ПОЦЕЛУЙ
Через неделю мне надо было уезжать в университет, а я еще даже ни с кем не целовался. Дело в том, что я стесняюсь девок, особенно красивых. Бывают такие: черная мини-юбка, чулки телесного цвета, белая блузка, сквозь которую лифчик просвечивает, губы красные-красные, кровавые, глаза черным обведены, волосы обесцвеченные. Такие меня никогда не замечают. Да к ним и подойти страшно, не то что заговорить.
И вот вечером я зашел в продовольственный в нашем доме. За прилавком скучала какая-то здоровая рыжая баба лет под сорок. На меня она смотрела равнодушно.
— Пельменей дайте, пожалуйста, — попросил я.
— Каких? — она зевнула.
— Э... А вы не подскажете, какие есть?
— На витрине все написано.
— Действительно, — согласился я.
И тут как-то мне стало так тоскливо... Ну, девки понятно, почему не смотрят, вокруг них столько парней бегает, что им уже и не до меня. Но эта-то старая дура, чего она-то со мной как с пустым местом разговаривает? Я ж не урод, не идиот, говорю с ней вежливо, пытаюсь завести знакомство, а ей — ну совершенно все равно, есть я или нет.
Мне вдруг захотелось ее поцеловать, ударить или просто крикнуть громко, чтобы она перестала быть такой равнодушной. Поцеловать или нет? Наклониться к ней, левой рукой опираясь на прилавок, и быстро притянуть ее за шею, впиться в губы, целовать взасос, языком вылизывать десны, слышать, как она жарко задышит, запыхтит, потом вырвется и пронзительно завизжит.
— Не подскажете, во сколько вы работать заканчиваете? — спросил я.
— В девять, — баба снова зевнула.
— Ну, хорошо. До свидания.
Она ничего не ответила, хамка...
В девять я сидел на лавочке недалеко от магазина ждал ее. Вечерело, становилось прохладно, в конце августа все уже напоминает об осени. Не знаю точно, чего мне от этой бабы было нужно. Скорее всего, я хотел заставить ее снова ожить, считать мне живым человеком. Трахать ее мне не хотелось. Я сидел на лавочке в пятидесяти метрах от магазина и ждал когда она появится.
Она вышла через десять минут с двумя такими же бабами. Все они были очень похожи: под сорок, плохо накрашенные, плохо одетые, усталые. Они распрощались и пошли в разные стороны. Та, которую я ждал, закурила на ходу.
Я встал, догнал ее:
— Здравствуйте, можно вас проводить?
Она не удивилась, спокойно ответила:
— Нет, нельзя.
Видимо, не я первый вот так ее после работы встречаю. А что — баба еще ничего, лицо не уродливое, грудь вроде крепкая, жопа упругая, волосы красит в рыжий цвет, так что седины не видно. В самом деле — почему бы и не пристать к такой?
— А почему нельзя? — спросил я.
— Слушай, — она посмотрела на меня, — тебе сколько лет?
— Семнадцать.
Баба отвернулась.
— Иди домой, мальчик, — сказала она устало. — Чего пристал?
— Я с вами поговорить хочу.
— О чем?
— Просто за жизнь. Хотите, я вам сумку помогу нести?
— Иди домой.
— Не надо меня гнать. Я не вредный, а сумка у вас тяжелая.
Она остановилась и посмотрела на меня внимательно. Мы помолчали. Наконец, она решилась.
— Ну, берись тогда.
Я взял сумку. Мы пошли рядом молча. О чем с ней говорить, я не представлял. Так мы шли минут десять: сначала по пыльной тропинке среди газона, мимо школьного стадиона, где бегали несколько старшеклассниц, потом по тротуару вдоль дороги, мимо двух серых пятиэтажек, потом вышли на проспект.
— На остановку, — сказала она.
— Хорошо. Кстати, меня Вова зовут, — представился я.
— Зинаида Сергеевна.
— Вы все еще против, что я вас провожаю?
— Да мне-то все равно... Только у меня муж ревнивый, если увидит — костей не соберешь.
Я улыбнулся про себя. Ну вот, наконец, что-то человеческое в ней проявляется.
— А вас он тоже бьет?
— Я этого не говорила, — ответила она резко.
— Извините, пожалуйста. Я, честное слово, не хотел вас обидеть.
Баба вроде оттаяла:
— Да нет, он нормальный мужик. Но тебе лучше правда с ним не встречаться. До соседнего дома проводи, и хватит, дальше я сумку сама донесу.
— Конечно, конечно, — согласился я.
Мы пошли дальше по проспекту. Вот остановить ее тут же, на тротуаре, обнять за талию двумя руками, прижать к себе и поцеловать в губы, чтобы она аж застонала от страсти. А потом — завалить на газон, разорвать блузку...
— Ты чего молчишь-то? — спросила она.
— А, это я так, задумался.
Она взглянула на меня и быстро отвернулась. Я покраснел:
— Вы извините. Не хотел вас обидеть.
— Чем это?
— Ну, вот подумал тут всякое...
— Чего это ты подумал?
— Э... Ну... Ммм... — я быстро пытался подобрать что-нибудь приемлемое. — Ну, подумал, что муж у вас, наверное, пьет много, потому и дерется.
— Да что ты все о муже? — сказала баба раздраженно.
— Извините.
— Рассказал бы хоть что-нибудь интересное...
— Интересное? Завтра приезжает Кобзон. Пойдете смотреть?
— Нет, не пойду.
— К тому же еще завтра дождь обещают. А я как раз перед отъездом хотел на пляж сходить, теперь вот не попаду, наверное.
— А куда уезжаешь-то?
— В Москву в университет. Я уже и вступительные экзамены сдал, теперь вот поеду учиться.
— И на кого это ты учиться собрался?
— На юриста... — мне вдруг показалось, что она догадалась обо всем, поняла, чего я хочу. — Только вы не подумайте плохо, что у меня намерения какие-нибудь не те. Я просто с вами поговорить хотел, больше ничего. А то я уеду скоро, так ни с кем и не поговорив толком.
Баба усмехнулась, но ничего не сказала.
— А вы мне с самого начала понравились очень, — я врал легко. — У вас лицо такое доброе, красивое. Вы такая... Такая... Я и про пельмени именно потому спросил, что хотел с вами задержаться. На самом-то деле мне ничего не нужно было, никаких пельменей.
— Это я поняла, — ей было приятно.
— Мне почему-то кажется, что вы так хорошо умеете разговаривать. Вы ласковая, нежная, я постоянно хочу смотреть на вас. Вы так красиво улыбаетесь... Можно я попрошу вас еще раз улыбнуться?
Она улыбнулась. Все-таки она была неплохая баба, не злая, просто замотанная немного. Зина, Зина. Зинаида. Повторяй это слово, наборщик, пока не кончится смена.
— А хотите — пойдем в кафе, тут есть неподалеку? Хотите?
— Да ты с ума сошел, — она сказала ласково. — Тут же меня все знают! Муж точно потом убьет.
— А пива мы с вами на улице можем выпить?
— Пива? — Зина задумалась. — Можно, вообще-то. Ну, давай тогда на улице, и чтобы без рук!
— Конечно, конечно.
Я купил в киоске на остановке две бутылки «Сибирской короны» и две пачки сухариков. Мы сели на скамейке. Все, кто подходил к остановке или выбирался из автобусов, косились на нас. Какая-то девка в красной мини-юбке нагло взглянула на меня и усмехнулась. Мне стало хреново.
— Вот чего они смотрят? — спросил я Зину. — Я что, урод, что ли?
— Да вроде нормальный.
— Да? А мне казалось, что я некрасивый.
— Не, нормальный.
Я вздохнул:
— Ну вот, я так и знал, что некрасивый!
— Да с чего ты взял-то? — удивилась Зина. — Нормально ты выглядишь.
— Ну, не знаю... Я стесняюсь их как-то, когда они на меня смотрят. А вот когда вы смотрите — мне нравится. Мне с вами очень хорошо. Мы вот даже и не говорим почти, а мне так здорово. Вы очень красивая.
— Что, красивее вон той девки?
— Да конечно! Она ж шнурок, дохлая совсем. Скелетик самодвижущийся. Унисекс. Ну и она же стерва, сразу видно. А вы добрая, красивая, умная, с вами говорить приятно и смотреть на вас хорошо.
Мы выпили уже по полбутылки пива.
— А чего ты меня вообще ждать стал? — спросила Зина. — Ты ж на вид такой парень стеснительный.
— Не знаю. Наверное, вы мне очень понравились, ну и я уезжаю скоро, все равно уже как бы проездом здесь, потому и осмелел.
Зина поправила волосы:
— Да уж, меня пацаны у магазина никогда не поджидали.
— Я не пацан. Совсем.
— Ой, извиняюсь. Не, ты хороший парень, и пиво пьешь неплохое.
— Вам понравилось, да? — мне было приятно. — Еще купить вам? — я с готовностью вскочил со скамейки.
— Да перестань ты меня на «вы» звать, говори на «ты». Пива пока не надо.
Ну вот, все и классно, баба повелась. Теперь можно на «ты» обращаться. Однако не ожидал, не ожидал. А ведь была такая стерва, на меня вообще не смотрела. Можно ее поцеловать сейчас? Нет, нельзя, наверное, люди же вокруг. Женщины всегда очень стесняются прохожих. А хотелось бы поцеловаться
— Ты красивая.
Зина засмеялась:
— Блин, какой ты галантный кавалер.
— Губы твои красны, как розы, зубы сверкают, как жемчуг, глаза твои черные, как ночь.
Зина слушала.
— Красивее тебя я никого не видел, ты прекрасна. Я тебя люблю безумно, совершенно безумно.
— Ладно, пора идти, — сказала вдруг Зина. — Муж дома ждет.
— Извини, если я что-то не то сказал.
— Пошли.
Мы сунули обертки из-под сухарей в бутылки и бросили в урну на остановке. Помнится, Бунин удивлялся: «Почему большевики называют плевательницы урнами?» Наверное, в знак пренебрежения к урнам настоящим, приравнивание праха к мусору, презрение к смерти. Мы наш, мы новый мир построим и спляшем могилах на предков.
Мы пошли по улице. Я спросил:
— Ты сердишься, да? Я ведь не специально, честное слово. Я не хотел ничего плохого, просто оно само вырвалось.
— Врешь ты все, — сказала она спокойно.
— Я не врал. Мне действительно очень хорошо с тобой. Просто идти рядом, просто смотреть на тебя — так здорово...
— Все, хватит. Мы уже пришли. Отдавай сумку.
Я посмотрел на нее. Она сердилась. Через минуту мы расстанемся. Если что-то делать, то сейчас.
Я шагнул к ней, обнял ее свободной рукой за талию и поцеловал. Она стояла спокойно, на поцелуй не ответила. Ощущения были новые, забавные, но никакого возбуждения я не чувствовал. Через несколько секунд Зина отодвинулась.
— Дай сумку.
Я отдал.
— Пока, — сказала она.
— До свидания.
Она повернулась и пошла. Задница у нее была красивая.
Я медленно шел. Шумели машины, говорили что-то прохожие, но мне до всего этого совсем не было дела. Я был счастлив и горд. Сегодня я поцеловался в первый раз.