---

Личная страница Власенко Дмитрия

---

СЛЕДСТВИЯ

Пролог

Двадцатого ноября 1997 года в семь часов вечера в 137 отделение милиции города Петербурга пришла полная самоуверенная женщина лет сорока пяти. Назвавшись гражданкой Филлиповой А. Ф., она объявила затем, что желает подать заявление о пропаже мужа, предпринимателя Филлипова И.А.

Похожий на мышку молоденький лейтенантик Приговой принял это заявление в семь двадцать вечера. За окном уже давно потемнело и прошли последние патрули комендантского часа, гражданка Филлипова наконец ушла, мелькнув на прощание лисьей шубой в коридоре, уже лейтенант Приговой поужинал котлетами с рыбой, почистил мундир и достал из тумбочки томик «Русского леса», и даже метель за окном успокоилась, а заявление все так и лежало без движения.

Утром лейтенат передал заявление сменному, тот положил его в папку для входящих, в полдень секретарша переложила заявление в корзинку для «рассматривающихся», через три часа заместитель ответственного секретаря переложил его в «нужные», через час секретарьша подшила его в «срочные», и уже вечером генерал-полковник Римский узнал о пропаже гражданина Филлипова.

На следующий же день следователи Ломов, Полевой и Соколов получили задание: «В недельный срок найти живым или мертвым Филлипова Игоря Андреевича. Выяснить причины отсутствия гражданина Филлипова. Координирование и согласование действий осуществлять самостоятельно. Каждый вечер отчеты о проделанной работе сдавать генералу-полковнику Римскому И.К.»

К сожалению, работа следователей велась разобщенно и несогласованно из-за отсутствия в их действиях взаимовыручки, обычно так сильно присущей работникам прокуратуры. О результатах из расследований и будет наша повесть.

Часть первая
Лидочка и Ломов

Илья Ломов (ударение то ли на первом, то ли на втором слоге) родился первого мая 1957 года в городе Саратове. Рос он мальчиком тихим, незлобивым. Ничего особенного в школьные годы не совершил.

Запомнился он своим учителям только склонностью к чтению современной художественной литературы. Очень любил Сименона, Агату Кристи, Юлиана Семенова, Эдгара По, Конан Дойла, братьев Вайнеров и братьев Стругацких. Говорят, читал он эти произведения преимущественно лежа, причем непременно на правом боку. Говорят также, что когда он переворачивался на левый бок, то начинал читать снизу вверх и задом наперед.

Может быть, эту повесть так и стоит читать.

1

Получив задание по Филлипову, Ломов вернулся в свой кабинет. Он встал у окна, выглянул из-за шторы на улицу. На улице лежал снег.

 — Пивка бы, — сказал Ломов. — И кто это с неба столько пенопласта накидал? Не иначе как иностранцы опять снимают фильм про снежные русские зимы. Странные люди, не могли найти места получше. Здесь ведь сегодня минус двадцать, а завтра — плюс два. А бедные дворники потом этот пенопласт должны убирать и вычищать. И вечно так: одни намусорят, а другие убирают. Может быть, мне самому хотелось убивать таких как Филлипов. Но убили-то его другие, а мне только и остается, что искать труп. То есть опять-таки приходится убирать за кем-то. Не снег, так трупы. И даже не убирать, а искать, где надо убирать.

А Филлипова я себе очень хорошо представляю, я бы и сам таких убивал. Умный циничный мужчина средних лет, бывший партийный босс. Такой рыхлый, полный, на голове пробивается плешь. Мелочный, но не жадный. Золотые цепи он не носит, но дома на стенах вешает ковры, а не картины. Жена у него — старый боевой товарищ, пожилая некрасивая стерва. Любовница есть — молодая, красивая и глупая. Детей у него скорее всего нет. Таких надо убивать.

Ломов закричал секретарше:

 — Заха-ар! — он поискал на столе колокольчик, тот, как на грех, куда-то завалился. — Заха-ар!

Лидочка просунула голову в дверь. Волосы у нее были белые, длинные, но на седые лохмы покойного Захара совсем не походили.

 — Что случилось? — спросила она.

Ломов сконфузился:

 — Пардон, Лидия Захарна, перепутал. Будьте добры, принесите мне, пожалуйста, два кофе и папку с делом Филлипова.

Две чашки кофе и папку секретарша принесла через пятнадцать минут. Двенадцать минут она варила кофе и три минуты искала нужные бумаги.

Ломов поблагодарил Лидочку, выпроводил ее обратно в приемную и принялся изучать материалы по Филлипову.

 — Так, — сказал Ломов, — дело обстоит плохо. Очень плохо. Или хорошо. Что, впрочем, почти одно и то же. Филлипов, я вижу, был крупный мафиози. И контролировал северную часть города. Очень вероятно, что его убили либо слишком ретивые подчиненные, либо боевики «Центра». В любом варианте «Север» начал воевать с «Центром» и директором «Севера» стал бывший зам Филлипова. Как, кстати, зовут этого зама? Правильно, Филлипов Сергей Андреевич. Брат, значит.

Ломов принялся грызть кончик ручки.

 — И в обоих вариантах я черта с два найду исполнителей. Но все же надо попытаться.

Ломов позвонил секретарше.

 — Слушаю, — ответила Лидочка.

 — Лидочка, — сказал Ломов, — будьте добреньки, приведите мне сегодня часов в пять Филлипова Сергея Александровича.

 — Конечно, Илья Геннадьевич.

До вечера Ломов придумывал, как он будет говорить с Филлиповым. В полпятого вечера Ломов записал примерно следующее.

Интервью Филлипова

Ломов(Л): Как вас зовут?

Филлипов(Ф): А что?

Л: Вопросы задаю я.

Ф: Да?

Л (жестко): Отвечайте!

Ф: (независимо) Подумаешь. Филлипов меня зовут.

Л: Имя, отчество?

Ф: Сергей Андреевич.

Л: Когда вы в последний раз видели своего брата, Игоря Андреевича Филлипова?

Ф: Не помню.

Л: Вспомните!

Ф: Не помню!

Л: (угрожающе) Вспомните.

Ф: Ну, неделю назад, в пятницу где-то.

Л: При каких обстоятельствах?

Ф: Какие могли быть обстоятельства? Пришли мы, это, ко мне, сели, выпили. А потом он уехал.

Л: В каком настроении он был?

Ф: В веселом

Л: А вы?

Ф:(задумчиво) Да и я в веселом. А что мне грустить?

Л: Долго вы пили?

Ф: Да нормально так, где-то часа два.

Л: Точно?

Ф: Точно. С одиннадцати до часу. А потом он сел в автобус и уехал.

Л: А свидетели были вашей пьянки?

Ф: Нет.

Л: А брата вы пошли провожать?

Ф: Нет, пьян был.

Л: Тогда откуда вы знаете, что он сел на автобус?

Ф: Ну... Догадался.

Л: А может, не так все было? Может, Вы брата убили во время этой пьянки, а? Вы сознайтесь. Я ведь понимаю все: выпили, потом в состоянии алкогольного опьянения случайно поссорились, и брата своего убили, который даже и ждал этого, но ведь убили же все-таки, да? Не так разве было?

Ф (валится на пол): Нет.

Л: Сознайтесь!

Ф: Да.

Брал интервью старший следователь Ломов И.Г.

Ломов отбросил с отвращением ручку. Он подумал, что такое интервью, конечно, очень приятно, но вероятности в нем мало. Ломов достал из сейфа томик Сименона, сел за стол и принялся читать описание похождений Мегрэ.

В пять позвонила Лидочка Шилова и спросила, можно ли пускать Филлипова.

 — Пускать, — решил Ломов.

Вошел длинный парень в болоньевом плаще. Волосы светлые, голубые глаза, черты лица крупные. Постоянно улыбается. Уверен в себе.

 — О, черт, — подумал Ломов. — А пистолет-то у меня в сейфе!

 — Садитесь, — пригласил Ломов.

 — Спасибо, — ответил Филлипов.

 — Как вас зовут?

 — Сережа.

 — Очень приятно, — Ломов взглянул в бумажку, пропустил пару пунктов. — Когда вы в последний раз видели своего брата, Игоря Андреевича Филлипова?

 — В прошлый четверг. А что, с ним что-то случилось?

Ломов посмотрел в бумажку и жестко сказал:

 — Вопросы здесь задаю я. При каких обстоятельствах вы его видели?

 — Мы в кино ходили.

 — Какое?

 — «Семеро козлят».

 — А потом?

 — Потом попрощались и разошлись.

 — И все? — Ломов посмотрел с тоской на сейф, где лежал пистолет.

 — Ну да.

 — Вы с братом разве не пошли потом к вам в гости? — с надеждой спросил Ломов.

 — Нет.

 — И спиртных напитков не распивали?

 — Нет, что вы. У брата язва желудка.

 — Куда вы пошли после кино?

 — Я?

 — Да, вы.

 — В тренажерный зал.

Ломов снова посмотрел на сейф.

 — А брат?

 — Не знаю.

 — М-да, — сказал задумчиво Ломов. — Ну, хорошо, распишитесь вот здесь. Мы вас потом еще вызовем, если понадобится. Впрочем, постойте. Хороший был фильм?

 — Ну, не знаю, — Филлипов улыбнулся неуверенно. — Мне понравился.

 — А брату?

 — Кажется, тоже понравился.

 — В каком он был настроении?

 — По-моему, в хорошем.

 — Ничего необычного во время вашей встречи не произошло?

 — Нет. Только он цепочку потерял, вот и все, что было необычного.

 — Он был сильно расстроен этой потерей?

 — Да нет. Игорь, в общем-то, не жадный.

 — А какой он, по вашему мнению?

 — Ну, я не знаю. Добрый, наверное. Очень справедливый, умный, сильный, иногда неосторожный. Очень любит жену. Читать любит... Я, честное слово, не знаю, как описать.

 — Ясно. После этого вы с братом не разу не виделись?

 — Нет.

 — Как же так? — усмехнулся Ломов. — Ваш брат управляет группировкой «Север», вы — его заместитель. Уже три дня вы воюете с «Центром». И за все это время вы ни разу не встретились с братом?

 — Так ведь это я только на бумаге заместитель. Ну, знаете, налоги, то, се. А реальным замом у Игоря был Брусилов.

 — Имя, отчество Брусилова и адрес? — оживился вдруг Ломов.

 — Илья Григорьевич. Второй Муринский проспект, дом 49, офис 340. Его, кстати, скорее всего, дома нет, он сейчас на Большой Пушкинской, 38.

 — Друг? Любовница?

 — Ну что вы. Просто у «Центра» вчера отвоевали, они там все сидят и празднуют.

 — Кто? «Центр»?

 — Нет, Брусилов с товарищами празднуют.

 — Ясно, спасибо, замечательно, просто замечательно, — промурлыкал Ломов. — Распишитесь, значит, вот здесь и будьте свободны. До свидания.

Сразу же, как только Филлипов вышел, Ломов кинулся к сейфу. Пистолет лежал на прежнем месте, тускло поблескивая.

 — Ну, забыл я тебя взять, — сказал Ломов пистолету. — Ну, извини.

Ломов принялся спешно изучать свою картотеку.

 — Так, — бормотал он, — значит, говорите, Брусилов. Знаем мы одного Брусилова. Знаем. Где-то он мне уже встречался. Причем я знал про этот дом. Буквально вчера кто-то мне сказал: «Брусиловский прорыв».

В картотеке Брусилова почему-то не оказалось.

 — Видимо, особо опасный, — решил Ломов. — Так, времени нет на запрос. Значит, «Север» заранее готовил наступление. Недаром они так спешно отремонтировали дороги. Все стратеги знают, что связь с тылами необходима.

 — Так, так, так, стой, — бормотал Ломов. — Ведь кто-то совсем недавно мне сказал, что «Север» закупает сотовые телефоны и бронированные БМВ. Готовились, готовились, определенно готовились. И держат связь по радио.

 — Несомненно, — подытожил Ломов, — все это очень интересно, но какое отношение это имеет к пропаже Филлипова? Связь по радио мне не поможет. Можно, конечно, попросить ФСБ выдать мне стенограмму разговоров Брусилова, но это очень долго. Не меньше недели.

Ломов осторожно, как мышь из норки, выглянул из кабинета. В приемной Лидочка красила ногти.

 — Лидочка, — попросил Ломов, — вы не могли бы мне завтра привезти Брусилова с Большой Пушкинской, 38? Часам так к десяти.

 — Конечно, Илья Геннадьевич, — ответила Лидочка, докрашивая ноготь.

 — На всякий случай будьте поосторожнее. Бандиты все-таки, — сочувственно сказал Ломов.

 — Конечно, Илья Геннадьевич.

Ломов вышел в коридор, спустился на первый этаж и прочитал «Советскую Россию», которая висела на стенде. Ничего нового Ломов в ней не нашел. Ломов вернулся в кабинет. В приемной на него удивленно посмотрела Лидочка.

 — Что-то не так, Илья Геннадьевич? — спросила Лидочка.

 — Нет, все хорошо, я просто решил немного почитать перед сном о жизни в стране. А там на первом этаже «СовРоссия».

 — Так взяли бы лучше у меня «Коммерсантъ». Намного интереснее.

 — Да? — удивился Ломов. — В следующий раз обязательно возьму. Ну, спокойной вам ночи, Лидочка.

 — Спокойной ночи.

Ломов закрылся у себя в кабинете, снял чехол с дивана, вынул из сейфа подушку-думку и лег спать. Еще один трудный день кончился.

2

Утром Ломов проснулся от громкого стука в дверь.

 — Илья Геннадьевич, — звала из-за двери Лидочка, — откройте.

 — Ох, — вздохнул Ломов, — секундочку.

 — Очень срочно, беда.

 — Сейчас.

 — Как бы встать мне, — подумал Ломов. — Да разогнать их всех, врагов. Только ноженьки-то почти не держат тебя, Илюшенька.

 — Илья Геннадьевич! — снова позвала Лидочка.

Ломов встал, покачнувшись. Ноги его совсем не держали. Он включил свет, убрал подушку в сейф, натянул чехол на диван и отпер дверь. На пороге стояла перепуганная Лидочка.

 — Что случилось? — спросил Ломов.

 — Беда, Илья Геннадьевич. Вчера в одиннадцать «Центр» отобрал обратно всю Большую Пушкинскую. Брусилова растерзали на части, опознали только по челюсти. «Север» отступает, рвет за собой мосты.

 — О, черт, Лидочка, у меня же там бабушка живет!

 — Что же теперь делать, Илья Геннадьевич?

 — Лидочка, — решил Ломов, — съездите к моей бабушке, прошу вас. Присмотрите, как она там. А потом мне позвоните. Хорошо? А я пока тут подумаю.

 — Конечно, Илья Геннадьевич.

Лидочка ушла, Ломов запер за ней дверь и приступил к обдумыванию положения.

 — День начался неудачно, — сказал Ломов. — Кофе нет, подозреваемых и свидетелей тоже нет. К тому же Лидочка забыла дать мне «Коммерсантъ». И что еще там с бабушкой?

Ломов по наитию позвонил мадам Филлиповой. Трубку взяла горничная.

 — Алло? — спросил Ломов

 — Говорите, пожалуйста, — ответила горничная бархатным голосом.

 — Говорите, пожалуйста, — повторила она.

 — Куда я попал? — спросил Ломов.

 — Это квартира госпожи Филлиповой.

 — Будьте добры, барышня, позовите Анну Андреевну к телефону.

 — Представьтесь, пожалуйста, — голос у горничной из бархатного стал шелковым.

 — Это из прокуратуры ее беспокоят, — усмехнулся Ломов.

 — Секундочку, — прошуршала горничная.

Через минуту в трубке раздался утомленный голос Филлиповой:

 — Добрый день, слушаю вас.

 — Это из прокуратуры вас беспокоят, — сказал Ломов. — Вы бы не могли сейчас подъехать к нам?

 — К вам? Приехать? Одна? — смутилась Филлипова.

Не на свидание же, дура, я тебя приглашаю, подумал с тоской Ломов.

 — Да, да. Мне необходимо задать вам несколько вопросов.

 — Где вы живете?

 — Приезжайте на станцию Лесная, я вас встречу.

 — Простите, но я не могу.

 — В чем дело?

 — Я не могу пересечь границу.

 — Это почему?

 — Мой брат запретил мне.

 — Замечательно, — выругался Ломов. — Кто сейчас командует «Севером»?

 — Знаете, э-э-э...

 — Илья Геннадьевич.

 — Знаете, Илья Геннадьевич, я точно не могу вам сказать. Но мне кажется, что сейчас «Севером» управляет Ровнер. Хотя я могу ошибаться.

 — Как его найти, этого Ровнера?

 — Не могу вам сказать. Я знаю, что он иногда приезжает в штаб, но где находится штаб, когда приезжает в штаб Ровнер, — этого вам никто не скажет.

 — Он что, такой скрытный человек?

 — Да, вы совершенно правы. Почти никто не знает, как выглядит Ровнер. У него даже кличка загадочная — «Мыло».

 — До свидания.

Ломов положил трубку. Он встал, задумчиво посмотрел в окно.

 — Что же теперь делать? — спросил Ломов. — Делать совершенно нечего: все «северяне» на войне, вдова не хочет меня видеть, и нечего читать. Даже Лидочка ушла от меня! Мне скучно!

Ломов выглянул из окна. За окном все еще шел снег.

 — Но ничего, — утешил себя Ломов, — вот закончится война, вернется Лидочка, привезет мне загадочного Ровнера, и скука пройдет.

Ломов надел плащ, оглядел на прощание кабинет и вышел. Навстречу Ломову с радостным криком «Ура, зарплата» бежали его сотрудники.

Ломов вышел из здания прокуратуры и побрел по заметаемому снегом городу. На улице со вчерашнего вечера сильно похолодало. Птицы не летали, «Мерседесы» замерзали на ходу и падали, мертвые, на тротуар. Население куталось в шубы. Многие прохожие поскальзывались и падали.

 — Внимание, на улицах гололед, — подумал Ломов.

Горожане срочно закупали продуты. Ломов решил не быть дурнее всех и встал в очередь за кофе. Через полминуты за ним заняла очередь толстая женщина в цигейковой шубе.

 — Что так быстро продукты закупаем? — спросил Ломов у женщины, которая стояла за ним.

 — Так а дорога железная взорвана. Ясно?

 — И что?

 — А в городе еды-то на три дня. Понял? Сегодня уже двух спекулянтов расстреляли. Вот. И, говорят, талоны снова будут, и деньги будут, как в старые времена. Слышишь? И водка, и колбаса для всех будет, даром, чтобы никто обиженным не ушел. Такие дела.

 — А тебе какая разница? — хотел спросить Ломов, но воздержался: тетка была грандиозная.

 — Интересно, — сказал Ломов.

 — Это точно.

Ломов решил, что не следует паниковать. Но на всякий случай он все же купил две банки растворимого кофе.

Последние деньги Ломов хотел потратить на «Имя Розы». И он уже пошел было в книжный магазин, и уже взялся было за ручку на входной двери, и дверь эту даже на себя потянул, но тут-то как раз он поскользнулся и упал.

 — Говорил же я, гололедица, — подумал Ломов. — Бог с ним, с этим «Именем Розы». Я упал, я замерз и мне плохо. Пора возвращаться.

Из дверей прокуратуры высовывался хвост очереди. Сотрудники Ломова стояли за получкой.

 — Бог с ней, с получкой, — решил Ломов. — На сегодня для меня трудностей бытия достаточно. Лучше не буду-ка я сегодня получать зарплату, а вернусь к себе.

Ломов вошел в свой кабинет, снял плащ, достал из сейфа перочинный ножик, очинил карандаш и записал в календаре: «Был на улице. Упал. Когда, наконец, Лидочка купит мне нормальные ботинки?»

Позвонила Лидочка.

 — Прокуратура вас слушает, — сказал Ломов в трубку.

 — Илья Геннадьевич, я уже у бабушки, — радостно сказала Лидочка.

 — Очень приятно. Как бабушка?

 — Жива, здорова, передает вам привет.

 — Вы удачно добрались, Лидочка?

 — Да, спасибо, удачно, без происшествий.

 — А бабушке вы не могли бы дать трубку? — спросил Ломов.

 — Конечно, сейчас.

 — Алле?! — прозвучал хриплый голос бабушки в трубке.

 — Здравствуй, бабушка, — сказал Ломов.

 — Здравствуй, Илюшенька.

 — Ты там не болеешь?

 — Да нет, слава богу. Тьфу-тьфу-тьфу.

 — У вас там спокойно все? Не стреляют?

 — С утра у Клавы окно выбили, но к ней уже пришли ребята и все сделали.

 — А сейчас как?

 — А сейчас все спокойно. Уже не стреляют. Только все время ездят на «Мерседесах». Надо сказать, чтобы ездили потише.

 — Ну, это ладно. Это неважно. Скажи мне, ты запаслась продуктами? Мне сказали, что взорвали железную дорогу.

 — У нас, слава Богу, все есть.

 — Ну вот и замечательно. Передай, пожалуйста, трубку Лидочке.

 — Я слушаю, — сказала Лидочка.

 — Лида, если не секрет, куда вы положили «Коммерсантъ»?

 — Откройте нижний правый ящик в моем столе. Там в папке «Личное» он лежит второй сверху.

 — Спасибо. До завтра вы там продержитесь?

 — Конечно, Илья Геннадьевич.

 — Ну, до свидания.

Ломов повесил трубку.

 — Ну вот, теперь будет чем время занять, — сказал он.

В папке «Личное», действительно, лежал номер «Коммерсанта». Над «Коммерсантом» лежало два «Космополитена». Ломов вынул из стола папку, прошел в кабинет, достал из сейфа подушку и лег на диван.

В «Коммерсанте» Ломов нашел интересную статью:

КУЛЬТУРА СДОХЛА,
СЧИТАЕТ АРКАДИЙ РОВНЕР

Ни для кого не секрет, что яркий представитель третьей волны, известный авторитет в философии и литературе Аркадий Ровнер убежден в том, что современное искусство мертво. В наше время, считает он, культура целиком и полностью подчинила себя идеологии, от чего благополучно почила в бозе.

Во время оно Союз писателей СССР был органом Ц.К., выполнявшим одновременно функции языка и толстой кишки. Диссидентская литература пыталась стать штыком, направленным в коммунизм и тараном, сокрушающим железный занавес. Немногочисленную «третью литературу» успешно задавили монстры советского и антисоветского искусства.

В нынешние же тяжелые времена коммерция «выдрала теплое кресло» из-под идеологии. Но, как утверждает Ровнер, «дракон сменил морду (анти)коммунизма на гнусную харю свободного предпринимательства». Все настоящее искусство по прежнему находится в загоне. Единственная возможность спастись писателю — это перестать писать.

Оправдывая таким образом свою творческую импотенцию, Аркадий Ровнер отказывается отныне писать романы и повести. Отныне он собирается парить орлом в недоступных для дракона высотах, откуда будет едко и метко плевать во все, что движется на литературной плоскости.

Думаю, после такого заявления Аркадия Ровнера всем писателям надо призадуматься о своем поведении. Я бы посоветовал им укрыться в блиндажах и изредка оттуда выглядывать: «А не улетел ли еще злой Ровнер?».

P.S. Только что нам сообщили по секрету, что Ровнер взял себе фамилию Немзер.

Прочитав эту статью, Ломов в беспокойстве принялся ходить по кабинету.

 — Это что же такое! — закричал Ломов. — Как это можно! По какому праву?! Ведь я понимаю, я очень даже хорошо понимаю. Я прекрасно понимаю.

Я знаю, как рассуждал этот мыльный Ровнер — Немзер: «Если искусства нет, то все позволено». А раз все позволено, то можно командовать «Севером», стрелять, убивать, насиловать невинных девушек. Бей нищих, пытай монахов, режь христианских младенцев, грабь сирот — все позволено! Искусство-то мертво!

Нет уж, загадочный авторитет вы наш на всех фронтах, Ровнер-Немзер, не будет вам этого! Я не я буду, если не изобличу вас. Бедный, несчастный Филлипов! Знал ли он, с каким безжалостным носорогом от литературы он столкнулся? Циничный Немзер съел его и даже не заметил. Нет ничего страшнее интеллигента с теорией. Такой интеллигент убьет, украдет, обесчестит, а потом скажет, уверенно глядя вам в глаза: «Такая у меня идея».

Возмущенный Ломов подошел к столу и записал большими буквами в календаре: «Ровнер — мерзавец». Надпись получилась совсем не плохая. Ломов лег снова на диван, открыл «Космополитен» и принялся читать о том, как лучше всего заводить курортные романы.

Постепенно Ломов успокоился. Он вспомнил свой отдых на берегу Волги, улыбнулся, потянулся и незаметно для себя заснул.

В семь часов Ломов проснулся. Встал, зажег свет, пошел в приемную. В приемной было темно и страшно. Ломов нервно оглянулся и открыл дверь в кабинет пошире. Стало не так неуютно. Ломов вынул из тумбочки батон и съел его, запив водой из-под крана. Насытившись, Ломов вернулся в кабинет.

С улицы не доносилось ни малейшего шума. В кабине было тихо-тихо. Ломову вдруг захотелось завести сверчка, который бы шумел на всю округу.

 — Маленький такой сверчок, — подумал Ломов.

Он снял чехол с дивана и лег спать. До конца недели оставалось еще пять дней.

3

Восход солнца Ломов встретил за письменным столом. Занимался Ломов тем, что писал отчет об оперативно-розыскных мероприятиях за последние два дня.

Дело «Фил».

Отчет Ломова И.Г. за 21.11.98-22.11.98

За последние двое суток мной были опрошены брат и жена пропавшего И.А. Филлипова. В ходе расследования я установил, что братья Филлиповы встречались в последний раз десятого ноября. Во время встречи они просмотрели интересный фильм «Семеро козлят». После этого довольный Игорь Андреевич попрощался с братом и отправился в неизвестном направлении.

Поскольку интересующий нас объект пропал только через три дня после этой встречи, то разработку версии о причастности С. А. Филлипова к исчезновению своего брата считаю нецелесообразной.

Мне удалось также установить, что С. А. Филлипов, обманывая государство и общество, был фиктивным заместителем директора в преступной группе «Север». В связи с этим прошу возбудить против С. А. Филлипова уголовное дело.

Реальным помощником Филлипова в его преступной деятельности был некто Игорь Брусилов. Брусилов возглавил хорошо организованное наступление «Севера» на «Центр». Двадцать второго ноября Брусилов был зверски убит боевиками «Центра». После этого жестокого убийства «Центр» вернул себе утраченные территории.

Как мне стало известно от жены Филлипова, преступную группировку «Север» возглавил некий Аркадий Ровнер по кличке «Мыло». Сведениями о внешности, адресе и местонахождении Ровнера-Мыло Филлипова не располагает.

Считаю необходимой проверку соответствия КЗОТу условий содержания Филлиповой ее домработницы.

Из информированных источников мне также стало известно, что Ровнер из-за своего диссидентского прошлого пользуется большим авторитетом в преступных кругах. Есть сведения, что во время своей эмиграции Ровнер укрепил связь между американской и российской преступной частью общества.

Вернувшись в Россию, Ровнер-Мыло продолжил свою преступную деятельность. Он занимает должность помощника директора группы «Север».

Пользуясь своим бывшим диссидентством, Ровнер устанавливает многочисленные связи в окололитературных кругах Москвы. Это позволяет ему печатать под фамилией Немзер свои злобные измышления о современном российском искусстве.

Необходимо срочно возбудить против Ровнера — Немзера дело о клевете и диффамации.

Представляется весьма вероятным следующая версия исчезновения И. А. Филлипова. Ровнер, желая добиться поста директора «Севера», подготавливает похищение Филлипова. Одновременно с этим он планирует атаку на «Центр». Ровнер улучшает дороги, закупает движущуюся технику и средства связи. Он заранее знает, что война «Севера» с «Центром» не входит в планы Филлипова, но делает вид, что ему это неизвестно.

Когда Филлипов узнает о подготовке наступления, он снимает Немзера с поста замдиректора «Севера» и назначает на этот пост Брусилова. Ровнер, притворившись обиженным, но смирившимся, покидает «Север».

После недельного затишья Ровнер-Немзер похищает и убивает Филлипова. Тем самым он развязывает войну «Севера» с «Центром». Брусилову ничего не остается, кроме как воспользоваться услугами Немзера и начать наступление.

Двадцать второго ноября Немзер приказывает подчиненным ему войскам отступить на исходные рубежи, взорвав за собой мосты. Отрезанный от «Севера», прижатый к реке, Брусилов трагически погибает. Немзер становится главой «Севера».

Считаю необходимым предпринять розыск Немзера-Ровнера-Мыло.

Ломов поставил последнюю точку, положил аккуратно ручку справа от папки, встал, потянулся и подошел к окну.

 — Зачем здесь эта решетка? — спросил Ломов. — Я сижу, стараюсь, сажаю преступников. А зачем? Только для того, чтобы они находились в таких же условиях, что и я. Будет у них та же решетка на окне, та же одиночка. Может, я просто хочу, чтобы все были похожи на меня?

 — Плохое утро. Кофе нет, еды нет. Надо вызвать Лидочку обратно. Бог с ней, с этой бабушкой. Своя хата ближе к телу. Бабушек много, а Лидочка у меня всего одна. Если с Лидочкой что-нибудь случится, я никогда себе этого не прощу. Правда, я не помню телефона бабушки.

Ломов позвонил на АТС.

 — Ну? — раздался в трубке недовольный мужской голос.

 — Скажите, пожалуйста, телефон...

 — А пошел ты на ...

Трубку бросили.

 — Это как это?! — возмутился Ломов, — Как это пошел на ...!?

Ломов снова набрал номер.

 — Ну ты, козел! — закричал он. — Если ты сейчас же не скажешь мне телефон Ломовой Натальи Геннадьевны, я из тебя, ..., все мозги вытрясу.

 — Ты что, мужик? — удивились на той стороне провода. — Я пошутил, а ты сразу кричать. Счас скажу. Номер такой: ... .

 — Больше так не шути, — предупредил Ломов.

 — Ладно.

Ломов, успокоившись, позвонил бабушке. Трубку взяла Лидочка.

 — Это Илья Геннадьевич, — сказал Ломов. — У вас все в порядке?

 — Да, вполне.

 — Бабушка здорова?

 — Конечно, Илья Геннадьевич. Кушает компот.

 — Прекрасно. Тогда срочно приезжайте, Лидочка, сюда. Вы мне очень нужны.

 — Хорошо.

 — Ах, да, кстати, вы такого преступника, Ровнера-Мыло, не знаете?

 — Нет.

 — Вам надо будет узнать, кто это.

 — Хорошо.

 — Приезжайте прямо сейчас.

 — Я уже еду, Илья Геннадьевич.

Лидочка приехала через полчаса.

 — Вот и замечательно, — засуетился Ломов. — Будьте лапонькой, сготовьте мне два кофе, тарелку овсянки и принесите свежий детектив Сименона. Пока все.

 — Будет сделано, — отрапортовала Лидочка.

Через час Ломов, сытый и довольный, лег на диван и принялся читать о разборках Мегрэ с преступниками.

 — Как мне хорошо с ней, — подумал Ломов, — с этой Лидочкой. Что поделаешь, женщина!

4-5-6

Следующие два дня Ломов не занимался расследованием. Он читал, ел, лежал на диване и писал отчеты о проделанной работе. Лидочка до полудня ухаживала за шефом, потом обедала, а после обеда уходила добывать информацию про Ровнера — Немзера. Часто она ездила на фронт посмотреть своими глазами, как воюет «Север» с «Центром».

Оказалось у Ломова с Лидочкой непримиримое разногласие: Лидочка всей душой болела за «северян» (сине-зеленые), а Ломов — за «центристов» (бело-коричневые). Лидочка из протеста против диктатуры шефа носила полосатое сине-зеленое платье, а Ломов на белом сейфе крупно написал коричневым маркером: «Центр! Центр! Оле! Оле!»

По вечерам Ломов и Лидочка сидели вместе перед телевизором, увлеченно просматривая хронику боев. Лидочка чисто по-женски считала, что «Узи», которым были вооружены «Северяне», намного превосходит «АКМ». Ломов же ей неопровержимо доказывал, что наши «калаши» намного неприхотливее и имеют меньше составных частей.

Но в одном Ломов и Лидочка соглашались: лучшим командиром танкового взвода был «центрист» Изпилайтен. Как замечательно умело расположил он свои танки в штурме какого-то белого дома! А как быстро его захваченные врасплох танкисты смогли организовать оборону в больнице! И еще много, много акций приписывали ему фанаты из различных партий.

Лидочка каждый вечер пробиралась к Изпилайтену в надежде получить от него если не поцелуй, то хотя бы автограф. Но пока она так и не смогла пробиться сквозь охрану Изпилайтена. Только однажды ей посчастливилось забрать пустую пачку из-под сигарет, которую выкурил ее кумир. Но, хоть за три дня Лидочке ничего не перепало, она все же не теряла надежды.

Про Ровнера-Мыло Лидочка, к сожалению, так ничего и не узнала.

Наконец, ночью с двадцать пятого на двадцать шестое ноября «Север» и «Центр» подписали мирный договор. «Север» соглашался на восстановление довоенных границ, за что получал 10 000 000$ отступного. В обязанности «Центра», кроме выплаты контрибуции, также входило восстановление всех разрушенных во время войны мостов.

Утром двадцать шестого ноября Ломов проснулся от восторженных криков. Он встал, подошел к окну и выглянул на улицу.

 — Война кончилась! — понял Ломов.

В честь окончания войны организовали всенародное гуляние и парад войск. На улицах вывесили праздничные флаги, по городу прошла праздничная демонстрация с лозунгами и транспарантами. Всех желающих бесплатно поили пивом «Балтика». Петербуржцы кричали «ура» вслед воинам-освободителям и плакали от счастья. Девушки срывали с себя косынки и садились в джипы северян, старики вспоминали свои битвы, а мальчишки играли в подрывников.

Ломов стоял у окна, утирая слезы умиления. Только через полчаса он оторвался от прекрасного зрелища.

 — Надо позвонить Филлиповой, — подумал он.

Телефон был под столом, Ломов еле выволок его оттуда, больно ударившись головой о тумбочку. На звонок Ломова ответила ему домработница.

 — Алло, здравствуйте, — крикнул Ломов. — А Анну Андреевну я могу слышать?

 — Здравствуйте, — промурлыкала домработница. — Назовите, пожалуйста, свое имя.

 — Следователь Ломов из прокуратуры.

 — Благодарствую. Сей секунд.

 — Алло? — спросила утомленно вдова.

 — Ваш муж не появился? — сказал Ломов.

 — Мой муж? Нет, к сожалению, его нет. Вы хотите ему что-то передать?

Ломов подумал: «Передать? Странно».

 — Пожалуй, нет, ничего не надо передавать, — сказал Ломов. — Вот что, барышня, ответьте-ка мне на один простой вопрос: где Ровнер?

 — Кажется, на работе. Офис восемьдесят семь. Кстати, и мой брат только что им интересовался.

 — До свидания.

Ломов в волнении прошелся по кабинету.

 — Брат, значит, интересовался. А ведь я был прав с самого начала. Это брат затеял всю эту заваруху, а Ровнер — это только прикрытие. Сейчас этот брат убьет Ровнера, и все взятки с него будут гладки. Надо быстро доставить мифического Ровнера сюда. Мифический Ровнер. А может, и нет никакого Ровнера? Но про кого же тогда писал «Коммерсантъ»?

Решено! Надо срочно доставить сюда Ровнера, а потом уже разберемся! Хорошо бы, конечно, и брата сюда же доставить, но у меня только одна секретарша. Вот было бы их две!

Ломов прошел в приемную, поискал глазами Лидочку. Лидочка в дальнем углу варила кофе. Ломов подбежал к ней и схватил ее за руку.

 — Слушайте, Лидочка!.. — сказал, он, чуть задыхаясь от волнения.

 — Что случилось, Илья Геннадьевич? — спросила Лидочка.

 — Вот что. Поезжайте срочно в офис Ровнера, вот адрес, и срочно- срочно привезите его ко мне!

 — Ну... да,... конечно, — неуверенно ответила Лидочка. — А как ваша бабушка?

 — Не знаю.

 — Я забыла у нее два тюбика с зубной пастой. Можно я завтра заеду, заберу их?

 — О чем речь, конечно. Только езжайте сейчас быстрее.

Лидочка ушла. Ломов налил себе кофе и вернулся в кабинет. Из сейфа Ломов достал чайную ложечку и подошел к окну.

 — Что-то с Лидочкой странное, — сказал он. — Какие-то тюбики забыла. Ну да бог с ними. Вот сейчас мне привезут этого Мыло, и я все узнаю.

 — А потом засажу этих ребят на полную катушку, — злорадно сказал Ломов. — И вовсе они будут не как я сидеть, не за этой чугунной решеточной. У них там решетки будут понадежнее. Это не то что шило на мыло сменить, это вам с воли в зону сесть.

Осененный Ломов вдруг закричал:

 — Стоять! Шило на Мыло! Шилова Лидочка! Вот кто у нас Мыло! Авторитет Ровнер! И как хитро маскировалась! Якобы ездила посмотреть своими глазами на ход событий. Знаем мы, что она делала, управляла наступлением!

Ломов заставил себя немедленно успокоиться. Он вынул из сейфа табельный «Макаров» и принялся его начищать.

 — Значит, это всего лишь секретарша, — подумал он. — Очень жаль. Жаль. Да и несолидно. Я-то хотел найти настоящего, крупного преступника. А тут просто Корейко какой-то. Подпольный мафиози — женщина, додумались же!

К тому же, кто теперь будет варить мне кофе?

Но все же есть один плюс во всем этом: она сама сюда придет, и мне совсем не надо будет ее ловить! Сейчас она придет, скажет, что Ровнер пропал, а я ее и арестую.

Вечером Лидочка во всем призналась: и в командовании «Севером», и в убийстве Филлипова. Труп бывшего руководителя «Севера» нашли в ее погребе.

Лидочка плакала и просила прощения у Ломова.

Часть вторая
Аскар, вдова и прочие.

 — ...Ну вот уж чуть свет, и я у ваших ног, — произнес Аскар, падая перед кроватью.

 — Игорь очень любил так говорить, — задумчиво произнесла Анна Федоровна. — Даже не знаю, почему. И вы бы знали, как мне его не хватает. Он был такой красивый, высокий. Глаза у него были голубые. И волосы — кудрявые, шелковистые, почти до плеч. А как он замечательно умел говорить! Вот и сегодня, например, на полночь у нас запланирован праздник, а куда я там без Игоря? Кто же будет развлекать гостей? И к тому же на сердце так неспокойно.

 — Что случилось? — спросил Аскар.

 — Ах, дорогой, я не могу вам сказать.

 — Ну пожалуйста.

 — Я не могу, право слово.

 — Ну скажите же мне, — попросил Аскар.

 — Ах, — произнесла вдова, падая на подушки.

 — Что случилось с вами? — подбежал к ней Аскар.

 — Вы не знаете всего. Я боюсь, что вы не сможете меня понять. Вы не смогли бы принять всего, что я могла бы сказать вам.

 — Чего «всего»?

Вдова внимательно посмотрела на него сквозь ресницы:

 — Ну, — сказала она, неопределенно махнув рукой, — этого. Вы поймите правильно, я ничего от вас не скрываю, но все же... Это личное, слишком личное.

 — Неужели это настолько личное, что вы не можете этого сообщить?

 — Да, к сожалению. Эта тайна не из тех, которые бы я могла кому-нибудь доверить.

 — Ну, быть может, вы все-таки мне откроетесь? — спросил Аскар влюбленным голосом. Ведь я — это доктор человеческой души. Как раньше был батюшка, так теперь я.

 — Неужели?! — воскликнула вдова.

Аскар улыбнулся мягко, застенчиво, насколько мог. Почти все силы у него ушли на то, чтобы улыбка не перешла в волчий оскал.

 — Конечно, — сказал Аскар, — так оно и должно быть. Мы прекращаем ссоры, мы помогаем заблудшим девушкам, распутываем интриги, отсекаем ложь и лицемерие. А ведь это страшный бич в лучших кругах общества.

 — Да, вы правы, Аскар, — подтвердила вдова. — Как много приходится страдать от лицемерия, вы бы только знали.

 — Да я знаю, — подтвердил Аскар. — Я знаю. Это просто ужас.

Аскар трогательно и красноречиво замолчал. Вдова принялась метаться среди подушек.

 — Я даже не знаю, — сказала она томно...

 — Ну дык скажите, — ответил хмуро Аскар.

 — Что? — изумилась вдова.

 — Я, э-э-э, — сказал Аскар, — я просто хотел, — Аскар взял вдову за руку. — Ах, ничего. Простите.

 — Нет уж, скажите, — оживилась вдова, дергая его за рукав.

 — Понимаете..., — Аскар потерянно осмотрелся. — Впрочем, неважно.

Вдова села, прижав к груди простыню.

 — Так что же вы хотели? — спросила она.

Аскар прыгнул перед ней на колени и принялся целовать ее ручки.

 — Ну, полноте, молодой человек. Вовсе незачем так горячится. Полноте, полноте.

 — Так вы скажете мне? — спросил Аскар.

Вдова снова легла в кровать.

 — В другой раз, — ответила она, — в другой раз.

Аскар встал, отряхнул колени, нежно попрощался и вышел из комнаты.

В гостиной было сумрачно. Аскар на цыпочках подкрался сзади к горничной, которая вытирала со стола пыль. Он хлопнул ее легонько по спине и тут же обнял, чтобы она не убежала. Горничная встрепенулась, и промычала:

 — Пусти.

 — Не-а, — ответил Аскар.

 — Чаво?

 — Где барыня с утра была?

Наташа принялась вырываться:

 — Пусти. Знаю я вас: все пристаете ко мне, а самих только барыня и интересует.

 — Это кто же? — спросил Аскар, развернув Наташу и прижав ее к себе еще теснее. — Кто такие?

 — Неважно. Отпусти, тебе говорят, милицейское отродье.

Аскар быстро поцеловал ее в лоб.

 — Что случилось? — спросил он. — Что-то произошло?

 — А что случилось? Ничего не случилось. Уж как не случилось, так и не случилось.

 — А что тогда вырываешься?

 — Не хочу, — обиженно сказала Наташа.

 — Ну, — сказал Аскар, отпуская ее, — не хочешь, так не хочешь. Гулять вечером идем?

Наташа совсем не ждала свободы, осталась стоять где стояла.

 — Куда? — спросила она задумчиво.

 — На речку пойдем смотреть. У вас тут речка рядом есть?

 — Есть одна, — ответила Наташа.

Аскар сел на стул из корня дуба и сказал, покровительственно улыбаясь:

 — Вот на нее и пойдем смотреть.

 — А ну слезь со стула. Его барин из Канады через Украину вез.

 — Долго вез?

 — Долго, — хмуро сказала Наташа. — Приехал с ним утром, весь грязный, я потом три часа пол мыла. А он посадил на стол барыню, сам сел на стул и говорит: «Чуть свет, и я у ваших ног». А барыня сошла на пол и ничего не сказала.

 — Хороший стул, — Аскар поерзал, устраиваясь поудобнее.

 — Не ерзай, тебе говорят. Тут один из ваших уже пристраивался, чуть не распилил.

 — Серьезно? — ответил беззаботно Аскар. — Тяжелый, я смотрю, стульчик. И что, барин сам на себе его всю дорогу нес?

 — Почему это сам? Он со мной ездил.

Аскар посмотрел на Наташу, оценивая.

 — Что же, — подумал он, — такая некрасовская женщина вполне могла на себе все уволочь. Вот ведь в семью я попал, сплошные писательские женщины. Одна — бальзаковская, вторая — некрасовская. И ни одной нормальной.

 — А барыня что? — спросил Аскар.

 — А что барыня? Здесь осталась, с братом делами заведовала, — сказала Наташа.

 — Так значит, с братом оставалась? — переспросил Аскар.

 — Тебе-то что?

 — Да ничего, — ответил Аскар, сажая Наташу себе на колени. — Что в столе-то? — Аскар постучал по ящику в столе.

 — Открой и посмотри.

Аскар дернул, ящик не поддался.

 — Не получается, — сказал Аскар. На всякий случай он еще раз дернул. — А ножика нет?

 — А на что тебе, — Наташа поерзала, удобнее устраиваясь у него на коленях.

 — Тяжелая же ты, — подумал Аскар. Как бронепоезд.

 — Тебе удобно? — спросил он. — Ничего там не мешается?

Наташа, обиженная, встала и пошла за ножом. Аскар быстро открыл ящик в столе. Внутри лежали ключи, перочинный ножик, ластик, распечатанное письмо, линейка и три синих карандаша. Аскар спрятал письмо в карман и закрыл ящик.

Пришла Наташа, принесла ножик. Аскар положил нож на стол, обнял ее и сказал:

 — Спасибо вам.

 — Открывай, — сказал Наташа, вырываясь.

Аскар покопался в замке ножом, поднажал, два раза стукнул кулаком по столу и, наконец, открыл.

 — Ну и дрянь же здесь валяется, — сказал он.

 — Ты это чего? Смотри, какая линейка!

 — Пыли много. — Аскар снова сел и усадил себе на колени Наташу. — Так что, Наташ, на речку идем?

 — Не хочу. Вечером барыня гулять не велит.

 — Да бог с ней, с твоей барыней, она и не узнает никогда. Откроешь мне вечерком дверь, и пойдем с тобой до моста. Меня ни один городовой не остановит. Я сам кого хошь остановлю.

 — А барыня?

 — А что барыня? Спать, поди, ляжет, тебя и не спросит. А мы с тобой тем временем на речку посмотрим.

 — Как же, — Наташа встала. — Вот ты смотри, какой шустрый. Они с братом поди до полуночи о привидениях опять разговаривать будут.

 — Ну а нам-то что, — засмеялся Аскар и снова усадил Наташу себе на колени. — Мы и сами люди немаленькие. Сами разберемся, что к чему.

 — Вот ты так говоришь, — сказала Наташа, опираясь локтем на плечо Аскара, — а я в четверг на минуту за молоком вышла в одиннадцать вечера, возвращаюсь, а тут барин стоит уже посреди комнаты и кричит на барыню и на Сергея Андреевича.

 — Какого Сергея Андреевича? — удивился Аскар.

 — Да на брата своего. Он, мол, никого не потерпит в своем доме, чтоб они все убрались, как змеи. Ну, я ушла потихоньку, а они долго еще спорили. А что было бы, кабы я позже пришла? А? Вот и уходи после этого.

 — И что же, брат тоже на барина кричал?

 — Ну так понятное дело. Он-то мужчина горячий. Они так принялись кричать, как петухи просто.

Наташа хитро посмотрела на Аскара.

 — Наташа, — сказал Аскар. — Ты мне зубы не заговаривай. Ты прямо скажи: мы на речку идем или нет? Идем, да? — Аскар прижал Наташу к себе.

 — Да, да, только отвяжись, ирод. — Наташа снова встала.

 — Значит, сегодня в одиннадцать возле моста. Идет?

 — Я пойду.

 — Ну и я тоже.

Аскар встал и пошел к вешалке, стал одевать тулуп. Тут из спальни вышла вдова, одетая в черный халат.

 — Снова здравствуйте, Анна Федоровна, — сказал Аскар. — А я тут как раз хотел узнать, какой у вас номер телефона.

Вдова на секунду удивилась, потом небрежно ответила. Аскар поблагодарил, поклонился и вышел прочь.

На улице погода стояла тишайшая, без малейшего ветерка. Температура была плюс два, падал снег. Аскар прошелся до ближайшего фонаря, встал под ним и принялся читать письмо.

«Милая моя Аннушка,

Наконец-то я могу снова написать Вам. К сожалению, моя жизнь сейчас складывается совсем не так, как мне бы того хотелось. Но я надеюсь, что скоро, очень скоро мы с Вами сможем это изменить (вспомните, мы об этом говорили). Я надеюсь, что Вы все еще хотите, чтобы все было очень прекрасно для нас обоих.

Я сегодня целых два часа не мог заниматься работой. Только и хватило меня на то, что сесть за стол, положить перед собой лист бумаги и унестись очень далеко, кажется, в Грузию. Потом я вернулся к Вам и очень расстроился. От Вашего дома до моего всего три дома, но все равно это очень далеко, поскольку почти невозможно было бы мне свой закончить путь и припасть к ногам вашим. Мне трудно не то, что от меня до вас целых три дома. Гораздо для меня всего труднее перенести с Вами разлуку, любимая Анна Федоровна. Я надеюсь, что эта разлука, хоть и не научит меня разуму, но все же научит немного лучше понимать друг друга. Пишите мне, прошу Вас. Надеюсь, что Бог возблагодарит Вас за вашу бесконечную доброту ко мне. Я же буду всегда благодарен Вам.

Любящий вас Сергей Андреевич».

 — Ну и дурацкое же письмо, — сказал вслух Аскар.

Аскар засунул письмо за пазуху и осмотрелся: он стоял как раз напротив дома брата Сергея Андреевича.

 — Вот мы сейчас кого-то отвлечем от свиданки, — подумал Аскар, заходя в дом.

Он поднялся на третий этаж, позвонил в дверь, постучал кулаком, пнул пару раз, крикнул:

 — Сова, открывай.

Но никто не открыл и не ответил.

У подъезда на скамейке сидел дворник, одетый в тулуп и парадный фартук. В левой руке у него была лопата, которую он держал черенком вниз. Аскару вид его показался даже воинственным.

 — Что, не открывают? — осведомился дворник.

 — Вообще-то да, — согласился Аскар, остановившись напротив скамейки.

Дворник вынул из кармана пачку папирос, закурил, угостил Аскара. Они дружно запыхтели «Беломором».

 — Вот и я точно так же, — заметил дворник. — Раз в жизни придешь в гости. Соберешься, причешешься, штаны новые наденешь — и вот те раз! Никого дома!

 — Во-во, — подтвердил Аскар.

 — Нет бы сесть, как приличные люди. За жизнь поговорить, обсудить чего. Нет дома, и все! Ну что тут будешь делать?!

 — Это верно, — сказал Аскар.

 — Да ты садись, — пригласил дворник, — в ногах правды нет.

 — И то правда, — согласился Аскар.

С правой стороны фуфайка у дворника была почище, поэтому Аскар сел справа от него. Вот если бы она с левой стороны была почище, то он бы еще подумал, садиться ему справа или слева, потому что слева сесть от дворника — примета не очень хорошая, а справа сесть — опять же таки фуфайка там на дворнике погрязнее.

Да и фартук у дворника, когда-то белый, нынче был художественно заляпан чем-то коричневым и вонючим. Что-то смутно знакомое было в этом коричневом рисунке на фартуке: не то Московский вокзал, не то Смольный, не то Дворец Съездов.

 — А ты не смотри так, — сказал дворник, заметив взгляд Аскара. — Не смотри, что фартук заляпан. Мне его специально жилец наш, Филлипов, подарил таким. Носи, говорит. За каждый день, говорит, я тебе по пятьдесят копеек буду платить.

 — О! — удивился Аскар, — А мне этого Филлипова и надо. Сам, главное, говорил: приходи, приходи, чаю попьем. Я пришел, а его и нет.

 — Ну, тут можно не беспокоится, — заявил уверенно дворник, — его еще долго не будет. Тут за ним дамочка какая-то приехала в два часа, вот он вместе с этой дамочкой и уехал. Увезла она, вернее сказать, его. В машину посадила к себе и увезла. Забрала, значит.

 — Куда забрала? — удивился Аскар. — Не в армию хоть, надеюсь?

 — Да нет, — примиряюще сказал дворник, — может, в кино, а может, и в театр сразу. Такая симпатичная, я скажу, дамочка, в беретике.

Аскару это все очень не понравилось. Он посмотрел на часы, решив, что подождет еще пятнадцать минут до полшестого, а потом отправится в Макдональдс.

Дворник посмотрел на окно Филлипова.

 — В кино пошли, — сказал он мечтательно. Потом подумал пару минут и добавил:

-Я завтра, наверное, тоже пойду.

 — И что, часто она к нему ходит? — спросил Аскар.

 — Да нет. Эту-то я в третий раз всего вижу. Тут обычно другая ходит, постарше. Но зато, видно, и побогаче. Эта-то, в беретике, в пальтишке своем шла, мерзла, поди, как цуцик. И чулочки-то такие тоненькие, просто грех один, а не чулочки. А у той такая шуба норковая огромная, и теплая, наверное!

 — Придет, так, значит, эта, которая постарше, днем, типа, с деловым визитом. Мол, чайку попить, газету обсудить, или что еще по кулинарной и служебной надобности. Ну да знаю я эти визиты! У нас-то ведь все слыхать, все ихние проказы.

 — Да ну? — удивился Аскар.

 — А то. Я вот вчерась сидел на лавочке, на воробьев смотрел, сижу, курю, значит. А она такая важная мимо идет, перекачивается. И только, значит, мимо проходит, как хлоп, сумочку роняет. Я эту сумочку, конечно, поднял, что мне, жалко, что ли? А она мне: мерси, говорит, очень вам признательная.

 — Так и сказала? — изумился Аскар, хлопнув себя от удивления по колену. — Вот те на!

 — Да вот те крест! — перекрестился дворник. — Так прямо и говорит: мерси, мол, за сумочку, вот вам на чай красненькая. Я как увидел, так не поверил сначала. А потом чуть не расцеловал ее, ей богу!

 — Уж повезло, так повезло, — подтвердил Аскар.

 — Во-во.

 — И что, сильно шалит барыня?

 — Ну, — дворник усмехнулся, — это дело молодое. Я вот летом раз зашел в дом напротив и посмотрел с крыши на их окно. А там...

Дворник наклонился к уху Аскара и начал что-то шептать. Аскар слушал его, терпел, терпел, наконец, не выдержал, фыркнул, покраснел, засмеялся от души.

 — Вот так прямо и сидела, — закончил торжественно дворник.

 — Ну, дед, — Аскар опять засмеялся, — ну ты даешь.

 — Это не я, это они дают.

 — Это что, — сказал Аскар, — так и я могу. А вот недавно я видел, — Аскар в свою очередь принялся шептать что-то на ухо дворнику. Тот терпел, терпел, притворялся, что он все это уже знает, но все же не выдержал и принялся смеяться во всю глотку.

 — И я тебе ни слова не соврал, — сказал Аскар.

 — Это вы про что? — раздался голос сверху.

Аскар выпрямился и увидел стоящего над ним Сергея Андреевича Филлипова.

 — Так про что вы говорили? — повторил Филлипов.

Дворник спрятался за лопатой, как будто его здесь и не было. Аскар в отличие от него не растерялся: выдвинул челюсть вперед и спросил:

 — Филлипов?

 — А что?

 — Вопросы здесь задаю я.

 — Подумаешь, — ответил независимо Филлипов. — Ну, Филлипов меня зовут

 — Имя, отчество?

 — Сергей Андреевич.

 — Когда вы в последний раз видели своего брата, Игоря Андреевича Филлипова?

 — Не помню.

 — Вспомните.

 — Все равно не помню.

Аскар повторил с угрозой в голосе:

 — Вспомните!

 — Я не помню, — угрюмо огрызался Филлипов.

Аскар вдруг улыбнулся:

 — Да вы не обижайтесь, я пошутил. К вам в гости можно?

Филлипов пару секунд пытался понять, что сказал Аскар, не понял, но на всякий случай улыбнулся в ответ и согласился:

 — Да, конечно.

 — Ну, пойдемте.

 — Куда?

 — Да к вам же в гости.

 — Ко мне? Ах, да. Пойдемте. Хотя я думал, что это вы меня пригласите. А то один ваш товарищ меня уже приглашал.

 — Какой товарищ?

 — Да женщина такая, в беретке.

 — Товарищ женщина? Ладно, не важно. Идем. Впрочем, погодите. — Аскар повернулся к дворнику, который незаметно подглядывал из-за лопаты. — Благодарю вас, товарищ дворник, за интересное общение. Большое вам спасибо.

На четвертый этаж Филлипов взлетел, как сокол. Так что, когда Аскар поднялся неспешно и уверенно по лестнице, дверь уже была приглашающе открыта. Аскар прошел в квартиру, закрыл за собой дверь и посмотрел вопросительно на Филлипова.

 — Что случилось? — поинтересовался Филлипов.

 — Так кто это вас сегодня в гости приглашал? Не мадам ли Филлипова?

 — Да нет, — натужно ответил Филлипов, пытаясь снять сапоги марки «ОМОН», — вовсе даже нет.

Аскар оценил мускулатуру Филлипова и решил не обострять ситуацию.

 — Ну, не она, так не она, — легко согласился Аскар. — Дайте, пожалуйста, чаю. А то, представляете, сегодня весь день ничего не ел. Замерз страшно.

Филлипов с сочувствием посмотрел на хрупкого следователя.

 — Вот так весь день ничего не ел, — повторил Аскар.

 — Ну, что ж, проходите, — сказал Филлипов.

Аскар снял ботинки, повесил кожанку и кепку на вешалку и прошел в комнату. Филлипов стоял рядом с баром, рассматривая на просвет белую бутылку с вином и пытаясь определить, сколько в ней еще осталось.

 — А что это у вас за шляпа с цепью на вешалке? — спросил Аскар. — Уж не Игоря ли Андреевича?

Филлипов вздрогнул и опустил бутылку.

 — Ну да, — сказал он, — она и есть. Шляпа — моя. А цепочка действительно его.

С этими словами Филлипов достал из бара французский коньяк (а может быть, молдавский), разлил его по рюмкам, поставил бутылку обратно и с рюмкой в руке сел в кресло. Аскар сел напротив него, взял рюмку, откинулся вольготно и спросил:

 — Как же у вас эта цепь оказалась?

Филлипов покраснел.

 — Понимаете, — сказал он, — я пошел с братом в кино. Такое веселое было кино. И там брат цепь забыл. Потом он, значит, объявления давал в газету про нее, но что-то никто не нес.

 — Угу, — подтвердил Аскар, допивая коньяк. — Очень вкусно, спасибо.

 — Да не за что, — ответил Филлипов. — еще хотите?

 — Давайте. Так что там с цепью?

 — Да. В пятницу я к брату пришел кое-что обсудить. А его дома самого не было, и жена тоже куда-то ушла. Ну, я остался с Наташей перекинуться парой слов. Потом решил его подождать. Сел в кресло, вот как сейчас почти, и вдруг кто-то позвонил. А Наташа там где-то наверху была, я сам открыл. Открываю, значит, а там стоит такой пацан лет десяти и эту цепочку вертит.

 — Угу.

 — Вот. Ну, я дал ему двадцать баксов и отпустил. А потом я что-то так подумал, что лучше будет ее подарить Игоряну на Новый год. Вот так, — Филлипов выжидающе посмотрел на Аскара.

 — И что, подарили?

 — Так Нового года же еще нет.

 — А, да, отмахнулся Аскар. — Ну, все понятно. А можно цепочку посмотреть?

Филлипов встал, сходил в прихожую и вернулся оттуда уже со шляпой. Аскар аккуратно отцепил цепочку и внимательно, насколько позволял выпитый коньяк, осмотрел ее.

 — Глядите-ка, — сказал он, — что здесь написано: «Игорю от Лиды. На память от работников севера». Это кто?

 — Не знаю. Может, знакомая?

 — И фамилии не знаете?

 — Нет.

Аскар вдруг засмеялся:

 — Черт, совсем забыл. Я ж сегодня до сих пор не обедал. Надо сходить в «Макдональдс». Вы мне компанию не составите?

 — Извините, у меня через полчаса встреча. Может, у меня пообедаете, чем бог послал?

 — Замечательно. А что у вас есть?

 — Борщ, зразы, рис и булочки.

 — Вот и замечательно.

Они прошли на кухню и принялись обедать. Аскар очень хвалил еду, Филлипов благодарил.

 — А что Игорь Андреевич любил есть? — спросил Аскар.

 — Картошку с грибами, котлеты панированные с рисом и лаваш.

 — Замечательная еда. Что он, хлеба не ел?

 — Нет, вообще ни в какую. После того, как мы съездили в отпуск в Чуркменистан, Игорь сказал, что хлеб он больше есть не будет.

 — А я вот всю жизнь мечтал побывать где-нибудь южнее Москвы, и ничего не удавалось. А что, хорошее место Чуркменистан?

 — Да, очень хорошее. Игорь, как приехал, сразу на скалу полез. Там такой лесок был симпатичный, березок пять, наверное. Я сразу решил, что он за грибами полез. Ну, я сразу пошел на рынок, закупил картошки, чтобы, значит, сготовить ему любимое блюдо.

 — Ага.

 — Ну вот, Анна Федоровна потом эту картошку потушила, осталось только грибы добавить. Сиди, ждем. Полчаса ждем, час ждем — нет Игоря. Картошка уже простыла давно (мы ее съели, конечно), Анна плачет, бегает по комнатам, я волнуюсь, а Игоря все нет.

 — Ну, ну.

 — Уже темнеет. Я бегу к скале — его нет. Наконец, я не выдерживаю и лезу на скалу. Залез на самый верх, штаны себе порвал, и вижу: брат сидит на скале, курит, а за каждым ухом у него по эдельвейсу. Тут он ко мне поворачивается и говорит: «А я думал, ты вместе с Анечкой придешь. Вот я как раз вам и цветов нарвал». И представляете, мне-то он цветок дал, а ее — выбросил.

Аскар едва не проглотил ложку вместе с борщом.

 — Они что, все трое жили, что ли? — подумал он. — Это такой намек был?

Филлипов налил чаю.

 — А где булочка? — спросил Аскар.

Филлипов немедленно вынул из духовки мягкую сладкую булку.

 — Теплая булочка, — заметил Аскар.

 — Да и на улице не очень-то холодно, — сказал Филлипов.

Аскар понял это как намек, что ему уже пора уходить.

 — Это точно, — сказал он. — Кстати, вы сегодня гулять не собираетесь?

 — Да мне бы надо к Анне зайти.

 — Пойдемте вместе, мне как раз тоже надо.

 — А вам зачем? — спросил Филлипов.

 — Да мне не к ней надо, — успокоил его Аскар, — я просто чувствую, что засиделся немного, пора и честь знать.

 — Ну, как хотите.

Они оделись, вышли на улицу и распрощались. Успокоенный Филлипов пошел к дому вдовы, а хитрый Аскар прокрался за ним следом и встал под окном.

Через стекло он увидел, как вдова радостно встретила Сергея Андреевича, как обняла его и поцеловала в лоб, словно покойника. Сергей Александрович сел в кресло, вдова устроилась у него на коленях и они начали о чем-то оживленно беседовать.

К сожалению, Аскар ничего не слышал. От злобы он плюнул в окно и пошел на другую сторону дома. Все окна были закрыты и заклеены на зиму, а через форточку пролезть Аскар не смог.

 — В доме сидят три поросенка, с треском выбираясь из форточки обратно на улицу, — и все трое в страхе ждут волка. Надо бы залезть через печную трубу.

Аскару повезло: водосток оказался на удивление крепким, словно бы и не в России сделанным. Перед печной трубой Аскар задержался, раздумывая, как лучше прыгать в нее: солдатиком или ласточкой. Аскар присел на корточки, опершись спиной на трубу, и закурил.

 — Если я волк, — подумал он, — то, несомненно, должен лезть головой вперед, зацепившись хвостом или чем другим за конец трубы. Чтобы потом, пользуясь этой путеводной нитью, не заблудиться и вылезти спокойно обратно. Так будет: я ласточкой кану в этот дом, как в воду, чтобы вынырнуть из нее с добычей.

 — Но если я прокурор, — продолжил мысль Аскар, — то должен быть почти солдатиком. И тогда я стойко, прямо войду в этот дом. К тому же мы всегда входим в дом не так, как выходим из него. И если я влечу в него вперед ногами, то в таком случае буду иметь шанс уйти вперед головой.

Аскар отбросил сигарету, надеясь, что она попадет в какую-нибудь канистру с бензином. Размышления его были закончены, он твердо решил лететь солдатиком. Аскар снял кожанку, кепку, ботинки и свитер. На нем остались только черные носки, черные джинсы и белая рубашка с длинным рукавом.

 — Теперь можно прыгать, — сказал Аскар.

Он пару раз перекрестился, сплюнул через левое плечо и прыгнул. Он пролетел два этажа и очутился внутри громадной русской печи. Печь была еще теплая, что очень Аскару понравилось, так как он уже замерз, сидя на крыше.

 — Что такое? — услышал Аскар незнакомый грубый мужской голос.

 — Не обращай внимания, — сказала Наташа. Судя по голосу, она только что целовалась, и ей не хотелось отвлекаться.

 — Нет, надо посмотреть.

Аскар прижался к стенке, стараясь стать совсем-совсем незаметным. Заслонка отворилась, и чья-то незнакомая голова, похожая на змеиную, пролезла в печь. Голова повертелась, попыталась втянуть туловище, зашипела, сплюнула и исчезла.

 — Веня, да оставь ты все это. Ты что, печки никогда не видел? — спросила Наташа.

 — Мы, африканцы, — ответил мужчина, — народ горячий. Оченна любим все теплое: печки, солнышко, женщин.

 — А я, — сказала кокетливо Наташа, — не дам тебе банан.

Обезьяна радостно набросилась на нее, схватила под мышку и потащила на второй этаж. Наташа легонько стучала кулаками по спине гориллы и притворно взвизгивала (естественно, тихо, чтобы не услышала хозяйка). На втором этаже они еще немного побуянили, а потом Наташа сдалась.

Аскар вышел из печки и направился к спальне Анны Федоровны. На ходу он отряхивал сажу с рубашки, ругая Веню, который заставил его прислониться к закопченой стене. В спальню Аскар прошел через черный вход и встал неслышно за полупортьерой.

 — Вот два изображения, — раздался голос Филлипова, — вот и вот.

Аскар выглянул из-за портьеры. В постели лежала вдова с Сергеем Александровичем и рассматривала фотоальбом.

 — Не правда ли, я выгляжу здесь гораздо лучше? — спросил Филлипов.

 — Дорогой, ведь это естественно, — успокоила его вдова. — Ты же и помоложе его.

 — Да и в некоторых смыслах посимпатичнее, — добавил Филлипов, похлопывая вдову по животу.

 — Конечно, ты просто полный Аполлоний.

Аскар перекрестился, надеясь, что вдова его не заметила.

 — Кто из нас двоих лучше? Я или он? — спросил.

 — Ах, дорогой, тот же вопрос и я могу задать: кто из нас двоих лучше, я или он?

Аскар подумал, что он все-таки был прав: семейка действительно французская.

Филлипов навалился на вдову, она легонько укусила его за ухо и засмеялась. Филлипов сказал примиряюще:

 — Ладно, дело прошлое. Не думаю, что он вылезет из люка, чтобы доказать, что он лучше.

Аскар понял, что сейчас между Филлиповыми начнутся дела совсем уж личного порядка, и вежливо удалился. Он сел в гостиной за тот самый дубовый стол, который сломал днем.

Сверху доносились стоны Наташи, справа вскрикивала вдова. Аскар почувствовал себя несколько неудобно. Чтобы отвлечься, он принялся размышлять о том, в каком именно люке лежит Игорь Андреевич и в какой позе.

 — Неудобно ему, наверное, там, бедному, — подумал Аскар. — Они ж сволочи, засунули его вниз головой и вверх ногами, руки к бокам прижали. А в люке ведь темно и узко, ни повернутся, ни развернуться. И пахнет еще всякой...

Но тут раздался совсем уж громкий крик вдовы, прервав размышления Аскара.

 — Ну и слышимость здесь, — подумал Аскар, — как в советской квартире. Могли бы и ваты по углам разложить, чтобы потише было.

Решив, что более ему тут не место, Аскар полез обратно в печь. На прощание он перебрал бумаги для растопки и вытащил из них два письма: одно от Вени, второе Филлипова-старшего. Аскар сплюнул, залез в печь и закрыл за собой заслонку.

Из трубы он вылез злой и взбудораженный. Приплясывая от мороза, Аскар оделся.

 — До чего, удачное посещение, — думал Аскар, прыгая с крыши, — просто ужас. Хорошо хоть ногу я не сломал.

Он встал у крыльца и принялся читать письмо Вени к вдове.

«Дело сделал, как приказывали. завтра приду за деньгами. Дворник требует себе на тысячу больше. Можно дать. А можно мне еще пять добавить, чтобы с дворником без проблем. Вы хозяева — вам решать. Веня»

 — Ага, — понял Аскар, — дворник этот — тот самый, с которым я сегодня разговаривал. А Веня, значит, решил для большей экономии с Филлиповых натурой взять. А Наташа, значит, и рада. У-у, зараза.

Аскар достал из кармана второе письмо.

«Добрый вечер, Веня. Прошу тебя, чтобы ты пришел ко мне часов в девять или около того. Но лучше все-таки в девять. За полчаса, я думаю, мы управимся.

Как вы там вчера с дворником погуляли? Что-то он в последнее время был совсем не весел. Может, на лопату сел и задницу себе отморозил? Так вроде ж тепло на улице. Но, в общем, тая задница у него в последний раз была довольно жесткая.

Кстати о вчерашнем, дорогой Веня-Женя. После ресторана я направился опять в кино выяснить все что можно о цепочке, которую у меня украли. И представь себе, в кинотеатре сидела такая замечательная билетерша, каких я даже на улицах редко вижу. Такие глаза, такая шея, — словом, она мне понравилась. Вот только совершенно зря она надевает черные носки поверх чулок. Это совершенно лишнее. Я, конечно, понимаю, что чулки при таком варианте не рвутся, но все же как-то нехорошо. Ладно, неважно.

У «Севера», я чувствую, скоро появятся проблемы с «Центром». Советую ставить на «Север» (котировки будут три к одному или около того).

И еще я думаю иногда: вот бы всем нам уехать куда-нибудь в деревню, подальше от всей столицы. Приехали бы все вместе куда-нибудь в Саратов: я, ты, Анна, Наташа, Серега. Дворника бы с собой прихватили. Вот было бы весело!

P.S. Ах, да, прихвати, пожалуйста, вазелину. Мой весь на этого мерзавца дворника ушел.

Игорь»

Аскару это письмо почему-то совсем не понравилось.

Мимо проехала машина, из нее кто-то выбросил пустую бутылку из-под пива. Целились, видимо, в Аскара, но промахнулись. Аскар самодовольно усмехнулся:

 — До меня вам, — сказал он, — как до Луны из гранатомета. А на свиданку надо пойти, посмотреть еще разок на Наташу.

Аскар двинулся к набережной, по пути рассуждая сам с собой:

 — Это, конечно, безнравственно, залезать в дом к чужим людям в самые, можно сказать, интимные моменты их жизни, — Аскар засмеялся. — А можно и не сказать. Так вот, это, конечно, плохо. Согласен. Но ведь они же преступники! Что, бедному Игорю Андреевичу легко было, когда его в люк заталкивали?! Я понимаю, что при жизни он всех их имел: и жену, и брата, и Наташу, и Веню, и дворника. Я понимаю, что он был маньяком. Но ведь это же не повод! Он ведь никого не насиловал: все было по любви. А они что? Взяли и засунули человека в канализацию, как кошку приблудную. Нельзя так!

Аскар прошел в ближайшую кафешку, где просидел полчаса за кружкой чая. Барменша посмотрела на него ласково и прибавила ему от щедрот большую вафлю к чаю, как малому ребенку. Но Аскар и этому не обиделся, откусил сразу полвафли и проглотил не жуя. Ощущения были ужасные, вафля скреблась о пищевод, но поделать Аскар с этим ничего не мог. Не вытаскивать же эту вафлю обратно!

Аскар пришел на набережную, где стал поджидать Наташу. Он походил кругами около получаса. Питер заметало. Аскар посмотрел в сине-зеленую реку, и не смог отвести глаз.

 — Утопиться бы, — подумал он, — утопиться. Толку-то от всего этого, сине-зеленого.

Аскар подобрал камень с мостовой и бросил в реку.

 — Еще пять минут жду, — решил Аскар, — и возвращаюсь к Филлиповым.

Наташа пришла через две минуты. Одета она была в белую песцовую шубку и черно-желтый шерстяной платок. Очень она была похожа на смесь морской свинки и пчелы.

 — Какая же ты... нетолстая, — захотел сказать Аскар, но промолчал.

Наташа подошла вплотную к нему и спросила шелковым голосом:

 — Ты ждешь, да? А меня барыня задержала.

 — За что? — спросил Аскар.

 — За плечо.

 — Что, болит?

 — Да не то чтобы очень, но ведь ты же видел, какие у нее руки. Как схватила, больно так было. Пиявка, честное слово. Щупальца отрастила, кровопийца.

 — Да, плохо, — глубокомысленно заметил Аскар.

 — Силов моих больше нет, уйду я от них. Вот те крест, уйду, — Наташа энергично перекрестилась.

 — Да ты, того, не расстраивайся, оно заживет, — Аскар обнял ее, опершись спиной о парапет. — Нехорошо, конечно, такое себе позволять.

 — Вот и я говорю: как можно?

Аскар поцеловал ласковенько Наташу в лоб, чтобы она успокоилась. Мимо прошел кто-то. Этот кто-то что-то сказал. Аскар не стал разбирать, что ему сказали. Отодвинул Наташу, поднял с мостовой камень поудобнее и кинул в спину обидчику. Тот упал, но быстро вскочил и побежал, согнувшись, подальше.

Наташа радостно посмотрела на Аскара и поцеловала его от всей души.

 — Воображают о себе, сволочи, — сказал Аскар, — а потом удивляются: «А что я им такого сказал?»

Потом молодые люди опять целовались. Наташа села на парапет, так она набегалась к вечеру. Аскар полчаса не приставал к ней с расспросами, только целовал ее и разглядывал.

Наконец Наташа устала и взмолилась:

 — Аскарушка, прогуляемся?

 — Ну конечно, — ответил Аскар с облегчением.

И они двинулись вдоль набережной.

 — Как это твой барин с женой управлялся? — притворно удивился Аскар.

 — Э, — улыбнулась Наташа, — барин у нас боевой бы, всех за хвост держал до одного. Но зато, понимаешь, щедр был, ух как! Помню, пришел раз, сорвал с барыни медальон и мне отдал. Вот, говорит, заслужила. Оно и правильно, сколько лет на них работаю, умереть можно!

 — Да уж, — заметил Аскар и поцеловал Наташу в красну щечку, — это верно. Дык я слышал, что против Вени ваш барин был так себе.

 — Это ты откуда слышал? — спросила Наташа.

 — Тык брат его мне говорил, что Веня — мужик номер один.

 — Ну, разве что так, — легко согласилась Наташа, — но все равно барин был тот еще! Как он, бывало, в дом зайдет, барыня сразу в спальню бежит, чтобы успеть закрыться, так он ее замучил, бедную. А барин, не раздеваясь, бежит следом за ней, хрясь ей подножку, и прямо тут же, не доходя до спальни, все и делал.

 — И что, ни разу до спальни она не добежала? — изумился Аскар.

 — Добежала раз, сердешная, — вздохнула Наташа, — заперлась изнутри, так он дверь вынес, ключ от замка вынул и потом этим же ключом и...

Наташа совсем развеселилась, губки и глаза у нее блестели, платок съехал набок, щеки горели, словом, русская красавица! От радости она принялась дурачиться, забрасывая Аскара снежками.

 — Надо же, — подумал Аскар, уворачиваясь, — что происходит: то барыня змея, то сердешная — не поймешь. Но зато понятно, зачем хозяйке любовник: приработалась, втянулась женщина, запросы у нее возросли, а ответной реакции — никакой. Может, и не сажать Филлипова? Все равно эта знойная женщина угробит и его, и Веню тоже. Да и дворника. И Наташу. Всех угробит.

Наташа особенно удачно кинула снежок, залепив Аскару все лицо снегом.

 — Нет, — решил Аскар, — когда еще она их всех замучает. Надо с ними быстро кончать. Быстро как только можно. А теперь проведем следственный эксперимент.

Еще полчаса Наташа кидалась в Аскара снежками. Потом, усталая, вернулась вместе с ним домой. Аскар провел ее долгой дорогой, мимо всех канализационных люков в округе. Проходя рядом с одним из них, Наташа вздрогнула и пошла быстрее.

На прощание Аскар поцеловал ее и пожелал доброй ночи.

К сожалению, именно этой ночью лопнули трубы по всей округе. Поэтому когда вскрыли люк, то нашли там только огромный желтый ледяной столб. Был там, в этом столбе, Филлипов или не было его — это было совершенно неясно. Пять дней милиция ждала оттепели.

В воскресенье они извлекли Филлипова из люка.

Часть третья
Филлипов

А черт его помнит, как меня похитили. Я не помню. Помню, что произошло это в парке. Может быть, я сидел на скамейке, а похититель сел рядом. Или наоборот, я шел, а он встал со скамейки и пригласил с ним посидеть. Не помню. Зато прекрасно помню, как он сказал:

 — Меня зовут Сергей Саныч Галушко. Игорь Андреевич?

 — Что: «Игорь Андреевич?»

 — Вы Игорь Андреевич?

Куда деваться, мне пришлось согласиться. Мнимый Сергей Саныч в ответ показал мне удостоверение, то ли ментовское, то ли гбшное, не помню. Сказал, чтобы я не беспокоился. Да я и не беспокоился.

Паузу в разговоре он держать не стал, пригласил меня в машину, чтобы проехать куда-то к ним, то ли в Смольный, то ли в Пушкин. Я сопротивляться не стал. Что было дальше — не помню.

Очнулся я непонятно где. Я лежал на лавке под чьим-то тулупом в какой-то избе. Был уже вечер, это я помню точно. Кроме меня в комнате никого не было, кроме Сергея Саныча. Он пил чай с баранками.

 — Чай будете пить? — спросил он.

Я сел к столу. Баранки у него были так себе, да и чай, я думал, будет получше.

Вошла какая-то женщина лет сорока, некрасивая, худая, высокая. Звали ее Зина. В то, что это ее настоящее имя, я поверил.

Всей семьей мы принялись есть баранки и говорить о погоде.

 — Эта зима, поди, теплой будет, — заметил Сергей Саныч.

 — Да, — сказал я, — наверное. Жаль только, что началась рано.

 — Как уж мы, — сказала Зина, — без пышного увядания природы?

 — Да, кончилось все быстро, — я почесал плечо. — Вот то ли дело на юге.

 — На юге теперь, поди, неплохо, — заметил Сергей Саныч.

 — А в Сочи уже тепло.

 — Там, наверное, уже купаются вовсю.

 — Я в прошлом году думал поехать в Крым или в Турцию.

 — Да? — спросил я. — У меня же вот жена хотела тоже в прошлом году съездить, да ногу сломала.

 — Сильно сломала? — забеспокоилась Зина.

 — Да нет. Шла в ванную, споткнулась о порог и сломала ногу.

Зина вдруг засмеялась:

 — Недавно в газете печатали, что один молодой человек перепил, упал из окна пятого этажа, и никаких ушибов.

 — Ничего пьяные не боятся! — сказал Сергей Саныч.

Я улыбнулся.

 — Мне недавно рассказали анекдот, просто прелесть. Проводят конкурс среди машинисток на быстроту печати. И вот, значит, очередь, сначала одна машинистка, потом вторая, третья, а в конце очереди спит мужик, пьяный-пьяный. Наконец, его будят, усаживают за машинку, дают текст, все как положено. Он вдруг весь как затрясся, и за минуту набивает всего «Гамлета». Ну, все, естественно, в шоке и ужасе, спрашивают, как вы, значит, смогли, да еще в таком состоянии? А он поднимается, вылетает в окно и говорит: «Это что, вот вчера меня у меня так руки с похмелья тряслись, что я заместо турбины весь день в ГЭС был, устал страшно, еле потом жену обдул, когда она за мной со скалкой погналась».

Мы доели баранки и легли спать. Я все там же, на лавке, хозяева — на печке.

Кто они, почему меня украли — меня это мало интересовало. Они пока ничего не требовали, а этого только мне и хотелось. Что с ними будет потом — это меня тоже мало волновало.

Заснул я очень быстро.

Следующий месяц я жил простой деревенской жизнью. Колол дрова, шил фуфайки, чинил обувь. Немного научился водить трактор. По вечерам я помогал Сергею Санычу проверять домашние задания (он служил учителем английского в местной школе).

К жене Сергея Саныча, Зине, я был совершенно равнодушен. Только раз от скуки прижал ее в углу кухни, получил быстрый поцелуй и вернулся в комнату проверять тетрадки. Слишком было бы много проблем, если бы я решился на что-то большее.

Честно говоря, я уже не думал, что когда-нибудь вернусь обратно. Мне казалось, что всю жизнь я проведу в этой избушке, проверяя чужие тетради. Но я ошибался.

Утром я проснулся от стука в дверь. Хозяева пока еще спали.

Я стал смотреть в потолок. Обычный, знаете, такой деревянный потолок. Желто-коричневый, весь в разводах, кое-где и в пятнах. Может, кто-то когда-то подбрасывал под потолок колбасу или картошку вареную, и часть этого продовольствия на потолке и осталась. Наводил этот потолок меня на грустные мысли:

 — И вот так вот лежишь, — подумал я, — и пытаешься понять: ну стоило ли все это затевать? Я имею в виду, Игорь Андреевич, стоило ли вам так усердствовать в вашем личном обогащении? Были бы вы бедный, лежали бы сейчас у себя дома в какой-нибудь благоустроенной квартире, смотрели бы телевизор и радовались жизни. А сейчас? Лежите бог знает на чем, бог знает где, да еще и похитили вас. Вот сейчас еще и какие-то люди придут, и хорошо, если просто поговорят, а то ведь могут и драться начать. Так все это неприятно, просто ужас.

Подобные мысли в последнее время посещают меня все чаще, и вижу я в них если не начало старческого маразма, то уж начало старческой импотенции — точно (в широком смысле, конечно).

 — А пошло оно все! — сказал я вслух.

 — Зина, — крикнул я, — стучат.

Хозяйка, услышав меня, встала, надела платье и открыла дверь. Вошли двое хищников в полушубках. На спине у них висели большие автоматы.

 — Вставай, хозяин, — закричали они.

 — Спит он, — сказала Зина.

 — А нам-то что?

Один из них (пусть он будет номер первый) подошел ко мне и начал меня трясти за плечо.

Сергей Саныч с печки спрыгнул, почти ударившись в автоматчика номер два. Он и сбил бы его, если бы не ухватился за стол.

 — Одевайтесь, — сказал первый номер. — Все дружно идем на прогулку.

Пока я надевал сапоги, автоматчики ходили по комнате и поторапливали хозяев. Сапоги я надевал долго, путая ноги и руки. Да и хозяева что-то мешкали.

 — А ну живее, — закричал второй номер, наводя на меня автомат.

Я попытался обуваться поживее, хотя из этого мало что получилось. Наконец, все дружно оделись, дружно обулись, повязали шарфики, вышли на улицу, дверь за собою закрыли и дружно принялись углубляться в лес.

Тропинка была узкой, поэтому мы шли друг за другом: Сергей, Зина, я, первый номер, второй номер. Погода стояла хорошая: снег шел. Поэтому идти было почти приятно. Прошли мы так около двух километров. Наконец мы вышли на полянку. Там уже и вездеход стоял. Потом меня опять усыпили, и проснулся я только в каком-то незнакомом городе в какой-то неизвестной гостинице.

Кровать подо мной была мягкая, без клопов. Я протер глаза, встал, добрел до ванной, умылся и почистил зубы. В дверь постучали. Я, с полным ртом зубной пасты, зажав зубную щетку в руке, побежал открывать дверь. На пороге стоял Сергей Саныч.

Я улыбнулся ему и промычал, что, мол, проходите, открыто. Он прошел в комнату, а я отправился в ванную дочищать зубы. Когда я вернулся к нему, он сидел на кровати (не на моей, на второй) и смотрел телевизор.

Я сел на свою койку, вытер лицо, и вздохнул облегченно. В голове наконец-то прояснилось после наркоза.

 — Нам надо поговорить, — сказал Сергей Саныч.

 — Ах, да, конечно, — сказал я. — Курить будете?

 — Не, Игорек, я не курю. Так вот, ты, я смотрю, вопросов не задаешь, хотя должен, а я все никак не мог придумать, как бы тебе объяснить. Короче, дело в следующем. Мы — бывшие члены организации «Желтые повязки». Слыхал про таких?

 — Нет, не слышал, — ответил я удивленно.

 — Жаль. Была такая тергруппа. Занималась защитой интересов России против иностранного капитала. Для этой защиты, естественно, нужны были деньги. Поэтому мы похищали тех, кто продался иностранному капиталу, и эти деньги у них вытребывали. Потом, все это дело, конечно, распалось, но кое-что мы успели сделать. Так вот, мы из этой организации вышли. И организации как таковой сейчас не существует. Но часть наших, недобитки, продолжают похищать людей. Уже не ради великой цели, а просто ради денег. Теперь это уже просто уголовники. Но они по-прежнему именуют себя Желтыми Повязками. Я ясно излагаю?

 — Да, вполне.

 — Так вот, мы им решили помешать. Зачем, думаю, понятно: чтобы не порочилось доброе имя Желтых Повязок.

 — Ясно.

 — Продолжаю. Мы узнали, что они хотят тебя захватить в плен, то есть в заложники. И решили похитить тебя на какое-то время сами. Мы-то рассчитывали тебя хорошо спрятать, а пока они будут тебя искать, выявить их всех до одного и передушить голыми руками.

 — И что, не получилось?

 — Совершенно, понимаешь, Игорек, верно. Не получилось. Они нас нашли раньше. Те двое, что пришли к нам утром, — это и были Желтые Повязки. Потом, я думаю, помнишь, мы сели в вездеход.

 — Да, и меня усыпили.

 — Правильно. Но в дороге, по счастью, их перехватили наши люди. Второго номера мы убили, а вот номер первый вместе с Зиной ушел.

 — Да, плохо, — сказал я.

 — Она оказалась диверсанткой.

 — Плохо.

 — Ну ладно, перетерли, и будет. Так вот, ситуация в городе сейчас такая: Зина с номером поселилась в «Интуристе», где-то на окраине, там у них сил много, и нам их не взять. Поэтому мы пока ничего не предпринимаем, ждем подкрепления. Но если увидишь кого-нибудь из террористов в этом районе, сразу зови подмогу. Здесь мы их быстро скрутим. Понял?

 — Да, да, понял.

 — Ну вот и молодчина. А пока давай, располагайся, осматривайся. Поживешь здесь с недельку, пока все устаканится, а потом приедешь обратно. О'кей?

 — Угу, счастливо, — сказал я.

 — Если что, я здесь, неподалеку, в соседнем номере.

Он ушел. Я стал наконец осматриваться. Обосновались мы с Сергеем Санычем недалеко от центра, рядом с метро. Комнатка была обычная гостиничная, из тех, что зимой морозят, а летом душат. Живности по углам я не заметил, но ножки у второй кровати были подгрызены. Меня эти ножки навели на очень нехорошие размышления. Рядом с кроватью стоял чемодан, на котором была крупно написана мелом моя фамилия. Я решил, что этот чемодан для меня, и открыл его.

Внутри было два костюма, спортивные штаны, джинсовая куртка, четыре галстука, две пары ботинок и три пары джинсов. За сколько-то времени я рассовал все вещи по полкам, включил холодильник и лег, наконец успокоенный, поспать. Хоть холодильник и ревел, как бык во время течки, но я к таким уже привык.

 — Все-таки Сергей Саныч — замечательный человек, — подумал я, — он не стал даже настаивать на том, чтобы мы жили в одном номере. А ведь он думает, что это ему поможет забыть Зину (с ней его, кажется, разлучили навсегда). Может быть, конечно, и вправду поможет, но ведь мне-то это не понравится.

Например, просыпаюсь я и вижу прямо рядом с собой лысину Сергея Саныча. И что мне тогда делать? Кричать: «Помогите, насилуют», чтобы прибежали и помогли насиловать? Можно, конечно, позвать маму или соблазнить его, но это, боюсь, не поможет. Хотя с другой стороны, если убежать, то тоже потом приятного мало: один раз на подобное решившись, такой злодей не замедлит повторить, и вдруг удачно? А что мне потом делать, если болезнь или (не дай бог) ребенок? Что, я вас спрашиваю? Конечно, было бы очень мило потом его выгуливать, этого ребенка, чтобы все смотрели и говорили: «Посмотрите, какой молодец мамаша Ло, как он заботится о своем сыне. А может и о дочке».

Желая отвлечься от этих печальных мыслей, я встал и посмотрел на улицу. Там шел дождь, бежали прохожие, и на душе становилось тоскливо. Вдруг мне показалось, что я заметил Зину, которая шла вместе с номером первым. Они так весело переговаривались, что даже завидно становилось, и совершенно не обращали ни на кого внимания. А зря, скажу я вам, дорогие читунчики! И еще более зря зашли они в продуктовый магазин. Это, прямо скажем, была их ошибка!

Недолго думая, я позвонил в соседний номер Сергею Санычу и сообщил ему все про его жену. Похититель мой не обрадовался, конечно, но меня все же поблагодарил. Когда номер первый вышел из магазина, прямехонько напротив него остановилась машина, оттуда выскочили какие-то молодые люди, надели на него наручники, усадили его в машину и увезли.

 — Ну, вот и все, — подумал я. — Теперь уже все. Нет больше номера первого!

Потом послышались какие-то выстрелы, витрина магазина лопнула, побежали какие-то люди. Но досмотреть кино мне не дали, к сожалению. Отвлекли громким стуком в дверь. Ругнувшись, я оторвался от окна и прошел в прихожую открывать дверь. На самом пороге моей камеры стоял Сергей Саныч.

 — Игорек, — сказал Сергей Саныч, — большое спасибо за помощь, но, кажется, впереди у нас новые проблемы. Зина сбежала. Мне срочно нужно ехать обратно, поэтому я оставляю тебя здесь одного. Надеюсь, увидимся.

Я посмотрел на него внимательно, ища синяки и ссадины. Сергей Саныч виновато мне улыбнулся: мол, не взыщи, если что не так получилось. Кто же знал?

 — Лады, всего вам доброго, — ответил я.

Он ушел. Я закрыл за ним дверь, недолго походил кругами по комнате, включил телевизор. И сразу выключил.

 — Может, почитать? — подумал я. — Тогда только «Монгольские будни», нет ничего лучше монгольских будней, и не говорите, и не переубеждайте меня.

Я лег на кровать, открыл книгу наугад и прочитал: «Будучи монголом, едешь и едешь. Слушаешь, не скрипнет ли тетива в канаве, не почешется ли серый монах за кустом, не икнет ли в арыке какой брат по разуму. И это напряженное вслушивание способно свести тебя с ума. Тогда ты пьешь, не сходя с лошади, молоко верблюдицы, которую ты ради этого черного дня и вез с собою через всю пустыню, оглядываешься в поисках друзей, а затем пригибаешься к шее коня и скачешь во всю прыть. Так я скучно живу».

В дверь постучали.

 — Войдите, — сказал я.

Ну конечно, как же иначе, иначе и быть не могло: в дверь вошел Сергей Саныч. Догнал меня, монгольская морда. Весь в джинсе и с большой-большой сумкой. Выглядел он просто законченным журналистом-международником. Были когда-то у нас такие, крепкие и розовые оптимисты под пятьдесят.

 — Добрый день, — сказал Сергей Саныч, загадочно улыбаясь.

 — Здрасьте, — сказал я и лег, как одетая маха.

 — Я в последний момент решил, что тебе будет скучно.

 — Мне, конечно, действительно было скучно, — подумал я, — но зачем же мне, Сергей Саныч?

 — Ну так что? — спросил Сан Саныч.

 — Проходите, — сказал я.

Сергей Саныч без объяснений тут же разложил свои вещи в шкафу, потом сел на кровать напротив моей коечки и с ожиданием в глазах посмотрел на меня. Он, конечно, ждал, что я спрошу, что его сюда привело, а он мне сообщит, что меня, как юного принца, надо охранять, поэтому он поселится со мной. И было бы с моей стороны очень круто его обмануть и не спросить. Но я буду еще круче, если я спрошу.

 — Вы будете здесь жить?

 — Да.

 — Зачем?

 — А что, что-то не так?

 — Вообще-то нет, но... Все-таки неясно: зачем?

 — У меня есть предчувствие, что если я все время буду находиться рядом, то... Короче, тебе же будет лучше.

На этом для меня разговор был закончен. Я полежал, Сергей Саныч посидел, мы дружно помолчали. Наконец, Сергей Саныч сказал:

 — Можно я включу телевизор?

На месте Сергея Саныча я бы лучше почитал, чтобы не раздражать меня. Я сказал:

 — Включайте.

Он включил, шла передача про пси-энергию, шаманов, дзен-буддистов, Шамбалу, ЛСД, вампиров и доноров, не помню точнее, про что. Сергею Санычу, кажется, было интересно. Я спросил:

 — Сергей Саныч, у вас какая группа крови?

 — Первая резус-положительная.

 — Это же самая распространенная?

 — Так точно.

 — Вы донором никогда не работали?

 — Нет, — он пытался еще параллельно посмотреть телевизор, увы ему.

 — И я не работал, даже не понимаю, почему. У нас в институте часто висели объявления о том, что нужна кровь, но я что-то ни разу не собрался.

Сергей Саныч наконец полностью оторвался от экрана, кажется, даже глаза у него раскрылись шире.

 — Почему?

 — Не знаю, как будто не для меня написано. Я просто не думал, что там написано. Ну, идешь, видишь информацию, что кому-то нужна кровь. Я эту информацию получаю, теперь я знаю, что кому-то нужна кровь, это так же, как кому-то нужны деньги или кто-то хочет купить машину. Машины у меня нет, поэтому объявление, что кому-то нужна машина, меня не касается. Вот и от этой информации впечатление, что у меня как бы нет денег или крови, поэтому меня это тоже не касается, я здесь — просто наблюдатель. И причем все это происходит совершенно автоматически. Висит бумажка, пусть висит, значит, кому-то это объявление будет полезно.

 — А какая группа крови? — заинтересовался Сергей Саныч.

 — У кого, у меня? Не знаю, — сказал я.

 — Пошли в больницу, узнаем.

 — Что, прямо сейчас?

 — А что, не хочется?

 — Ну хорошо, пойдем.

Черт возьми, я не ожидал от него, что он будет таким деятельным. Хотя все равно делать было нечего.

Перед тем как начать одеваться, я в последний раз, взглянул на телевизор. Вдруг на экране появился смазанный и тусклый снимок Зины. Почему-то на голове ее была милицейская фуражка. Голос за кадром трагически начал вещать: «Местным управлением УВД разыскивается опасный преступник. Просьба всякому, кто видел человека на фотографии, немедленно сообщить в ближайшее отделение милиции. Преступник вооружен и очень опасен. Гражданам, которые смогут помочь органам внутренних дел в его поиске, гарантировано вознаграждение в размере пятисот минимальных заработных плат».

 — Оперативная работа, однако, — сказал я.

 — Ага, это мы умеем, — сказал гордо Сергей Саныч. — Но я, кажется, хотел идти. И ты тоже.

Я согласился с ним и стал переодеваться. Под стать Сергею Санычу я и оделся, тоже в строгий джинсовый костюм и футболку с надписью: «Возрождение российской промышленности начнется с промышленной добычи серы из ушей. Петр Великий». У Сергея Саныча на майке было изображено создание Адама (есть такая сцена на потолке Сикстинской капеллы).

Мы вышли на улицу, прошли почти два километра и зашли в больницу. За нами, конечно, шло человек пять с калашами наголо, но где-то сзади. Так что разговору моему с Сергеем Санычем они совсем не мешали. Мы в дороге поговорили за погоду, что вот мол, дождь кончился, снег собирается.

Мило беседуя таким образом, мы подошли к больнице. А больница вся была такая серая, пыльная, полумертвая. Сугробы ее как-то совершенно не оживляли. Мне лично в нее заходить было неприятно.

Но Сергей Саныч, видно, был не из брезгливых, он даже не притормозил у порога, открыл дверь и вошел внутрь. Я же из чувства коллективизма за ним последовал. Мы поднялись на второй этаж. Там было еще холоднее, чем на улице.

Затем мы прошли в кабинет, где было чуть теплее. Вот в этом-то полутеплом кабинете мне и откачали кровь. Медбрат был какой-то страшный, с волосатыми руками и ноздрями, но голова у него была голая, то есть бритая, и ни усов, ни бороды, только волосы во все стороны из ноздрей торчат, как у удава.

 —Ложись, — сказал удав-медбрат.

И я сказал:

 — Ложусь.

И лег.

Я был не глуп, но наг.

Хоть и хотелось и моглось послать все на х...

Итак, я лег на кушетку. Он прицепил что-то ко мне, какую-то дрянь, потом ткнул в вену, и моя кровь очень ритмично потекла в банку на полу.

 — Сколько скачивать? — спросил удав.

 — Как обычно, — сказал Сергей Саныч.

 — А не много? Пациент дохлый, может заболеть.

 — Игорь, ты себя нормально чувствуешь?

 — Да в общем-то ничего, — сказал я. — Только не очень приятно.

Ощущение и впрямь было так себе. Потом меня наконец-то отцепили, сволочи. Я сразу встал, рукой повертел, и заявил гордо:

 — Ну, теперь мы можем идти? В смысле, я свободен?

 — Свободны, — медбрат надел бело-коричневую каску и повторил: — Я же сказал: «Свободны»

Мне очень хотелось его ударить больно, но я сдержался.

На улице мне стало полегче на душе.

 — Не хочешь со мной пообедать? — спросил Сергей Саныч.

 — Да, пойдемте.

И мы пошли, и только через пятнадцать минут я вспомнил, зачем мы попали в больницу.

 — А кровь-то у меня какой группы?

 — Извините. Я тоже забыл спросить. Вернемся?

 — Угу.

Пока мы ходили, весь медперсонал из больницы уже успел свалить. Мы покрутились около входа, как две собачки, поплевались и ушли очень недовольные.

 — Завтра придем, — сказал Сергей Саныч.

 — Ну да, — сказал я, — то есть больше-то ничего не сделаешь. Хотя ну его, этот кабинет, ходить туда, узнавать. К тому же, они вполне могут забыть уже завтра.

 — Нет, они не забудут.

 — Тогда можно придти. Со скольки он завтра?

 — С одиннадцати утра до шести вечера.

 — Тогда в пять завтра, да? Вы же со мной пойдете?

 — Если можно. А сейчас идем обедать, хорошо?

 — Ладно.

Но по пути в кафе с нами случилось еще одно неприятное событие.

Мы шли по небольшой заснеженной улочке, тихо мирно мерзли под ноябрьским солнышком. Я спросил Сергея Саныча, зачем мне все же откачали кровь, с какой тайной целью для его ведомства.

 — Этот медбрат — Желтая Повязка, и он знаком с Зиной. Мне очень нужно было познакомиться с ним, и вы мне очень помогли, спасибо.

А кровь-то моя тут при чем? Ведь мне ее жалко, и ее у меня мало!

 — А что, у нас так много Желтых Повязок?

 — Игорь Андреевич, сейчас Желтых Повязок больше, чем домохозяек.

Кажется, в воздухе витали невидимые Желтые Повязки и слушали нас внимательно-внимательно.

 — И все они взрывают поезда?

 — Те Желтые повязки, которые мы не видим, совершенно безопасны, но остальные совершенно неуправляемы.

 — Да? И что, это опасно?..

Не успел я договорить, как прямо перед нами с дороги свернула машина, врезалась в стену и взорвалась. По счастью, в нас она не попала, промахнулась. Я побледнел.

Сергей Саныч выхватил из-под мышки пистолет и начал стрелять по ближайшему балкону. Оттуда ответили автоматной очередью. Я спрятался за горящими развалинами машины и лег ниже сугробов, наблюдая за пальбой. Всей душой я болел за Сергея Саныча.

Охрана была где-то далеко, и помочь нам явно не успевала. Автомат, на мой взгляд, лучше, чем, пистолет, и нам пришлось бы плохо, если бы Сергей Саныч не оказался снайпером. С пяти выстрелов он попал, и удав-медбрат упал перед нашим догорающим убежищем.

Почти сразу же потные охранники добежали наконец до нас. На месте Сергея Саныча я бы их тоже перестрелял, благо пара патронов в обойме еще оставалась. Но Сергей Саныч просто длинно выругался и засунул пистолет обратно под мышку.

 — Уберите медбрата, — велел он охранникам.

 — Кажется, вам не удалось толком с ним познакомиться, — заметил я. — Ну что, идемте обедать?

Сергей Саныч привел себя в порядок, поговорил с кем-то по рации, и мы отправились есть.

Кафе, то есть кафешка, было вовсе ничего, очень такое милое, маленькое и чистенькое. И кроме нас еще пять школьников там было, по виду — потенциальные уголовники и предприниматели, пили они то ли пепси, то ли пиво из жестянок — на таком расстоянии я не вижу. Мы сели, съели по солянке, плюс отбивная с рисом и с мясом и кофе с булочкой. Я предложил покурить.

 — Здесь не курят, — сказал Сергей Саныч.

 — Сейчас узнаем.

Я встал, подошел к стойке.

 — Насколько я понимаю ваши правила, — сказал я бармену, — здесь нельзя курить.

 — Да, это кафе, это не бар, здесь запрещено курить, этого здесь нельзя, — бармен был турок, поэтому говорил чуток странно.

 — Позовите, пожалуйста, хозяина, если не сложно.

 — Да, я позову. Я сейчас его, хозяина, позову.

Вышел хозяин.

 — Видите ли, — сказал я, — мы с моим другом хотели бы покурить, но, к сожалению, в вашем баре запрещено раскуривание сигарет, папирос, трубок и сигар. Поэтому, чтобы не нарушать ваши правила, мы должны либо отказаться от своего желания, либо выйти на улицу. Вам известно, я думаю, как тяжело курящим людям менять свои привычки относительно этого их пристрастия, а так как я и мой друг всегда курим после еды, то нам было бы очень сложно не покурить сейчас. В силу вышеизложенного нам придется выйти на улицу, и там, но ни в коем случае не здесь, начать новую пачку «Мальборо». Но сегодня, к сожалению, на улице слишком холодно и морозно (насколько я помню утреннюю сводку погоды, около сорока градусов). А при курении на таком морозе мы не сможем получить никакого удовольствия, только разочарование. Поэтому не могли бы вы на несколько минут изменить свои правила, за что мы были бы вам очень благодарны.

Хозяин был ошеломлен моим напором и натиском. Я подмигнул ему, что я, мол, пошутил. Хозяин немного подумал, посмотрел на меня и Сергея Саныча, а потом согласился. Сергей Саныч был немало удивлен.

Мы закурили, заговорили и стали смотреть в окошко. За окном был пруд.

Пруд, кстати, был замечательный, тридцать на тридцать и метр в глубину. Он был весь заросший и вонючий, как раз для пиявок от Дуремара.

 — У этого пруда, — сказал я, — древняя история. Его спроектировал и вырыл при Иване Грозном инженер Шишкинский, и сразу же отрыл из него потайной ход в Кремль, после чего создателя в этом пруду и утопили. Потом все про этот пруд забыли, проходик постепенно осыпался, труп инженера растворился, хотя и сейчас еще воняет, чуете?

Сергей Саныч кивнул, что, мол, чувствует.

 — Ну так вот. Пруд совсем зарос тиной и ряской, история его почти кончилась, и даже местные мамы не любили выгуливать сюда своих малышей. Так бы все и закончилось для него, и шли бы мирно, без приключений, века, но... Вдруг, в один прекрасный день здесь, на его берегу, поселили в палатке юного Петра. Затем сюда привезли ботик (вон его остатки, кстати. Они сейчас, правда, на реставрации, поэтому выглядят не очень хорошо). Петр залез в этот ботик и плавал тут по кругу, как лошадка в цирке. Знаете, такие лошадки есть в цирке, с хвостами?

 — Да, да.

 — Замечательно. Это очень хорошо, что вы знаете, что такое лошадка. А вот Петр тогда еще не знал. Это только потом он только потом узнал. Когда он узнал, он эту лошадку поднял на дыбы, и вот, как говорится, результат, а тогда он еще не знал. Тогда эта лошадка мирно плавала. Петр в то время, кстати, даже не очень хотел стать царем, ему больше нравилось плавать.

 — Но однажды ботик опрокинулся. Петр упал, едва не захлебнулся от неожиданности, но потом вылез, весь в тине и с ребром инженера в руке. Он ударил своего матроса этой костью по башке и ушел.

 — Интересный экскурс в историю, — сказал Сергей Саныч.

Я ответил:

 — Экскурс, как известно, муж Экскурсии. Как кричали солдаты под предводительством декабристов: «Да здравствует император Константин и его жена Конституция». А Петр, кстати, вскоре после своего падения в воду принялся строить военно-морской флот.

 — Очень интересно. Ну что, идем? Надо еще зайти в одно место.

«Одно место» оказалось отделением по распределению расходов и доходов, такое, знаете, стеклянно-зеленое здание высотной постройки. Мы зашли, конечно, через главный вход, хотя он был предназначен только для приема иностранных делегаций.

Вахтер здесь был мелкий такой старикашка, вроде моего дворника. Противная такая тварь, просто ужас. Нас он ругать не стал, очко все-таки заиграло, а вот охрану нам пришлось оставить у входа.

Я уже было хотел ему заехать от хорошего настроения в челюсть, но Сергей Саныч меня остановил.

 — Пойдем, — сказал он, — все равно от них толку никакого нет. — А в случае чего я и один справлюсь.

 — Ну, смотрите, — сказал я.

Доехали мы до пятого этажа, высадились, и пришли к двери нужного Санычу кабинета. Дверь была в коже, поэтому в нее стучаться было не слышно, пришлось долбиться в косяк. Потом Саныч подождал, потом опять постучал. Я уже снова захотел двинуть, не рукой, так ногой. Но не успел: за дверью сказали «Войдите». Я разозлился еще больше.

Комната вся была желтой, окно было напротив двери, а поперек комнаты от стены к стене стоял стол, за которым сидел жилец. Крайне неудобная планировка. Как он добирается к двери через стол, я не понимаю. Поди, выгонял всех посетителей вон и потом, кряхтя, рассыпая бумаги, вставал на четвереньки на стол и полз по нему. А потом, так же кряхтя, с него слезал. Форменные «Упанишады».

Мы все перездоровались, чиновник был старше Сергея Саныча лет на десять, но тоже был еще бодрым. И важный такой, уверенный, как продавщица капусты в восьмидесятые.

 — Я привез документы, — сказал Сергей Саныч, — из Подгорска, о предоставлении кредита на следующий год школе номер 23 на льготных основаниях.

 — Условиях, молодой человек, условиях, — поправил его чинуша.

 — Чо? — спросил я Сергея Саныча. — Я чо-то не понял. Чо он сказал?

Сергей Саныч улыбнулся. Чиновник по-отечески на меня посмотрел и улыбнулся тоже. Я разозлился еще больше.

 — А чо ты лыбишься-то, ты, козел? — сказал я чинуше. — Морду сделал попроще, понял? — Я подошел вплотную к столу. — Я ясно говорю, нет?

Этот пидер в песочном пиджаке испугался.

 — Извините. Да, все ясно.

 — Вот так давно бы, — я улыбнулся и похлопал его по плечу. В этот момент я все им простил, и вахтера, и дверь, и выступоны начальнические. — Проще надо быть, браток, проще. Продолжайте.

Чиновник испуганно улыбнулся и спросил Сергея Саныча:

 — У вас сейчас Богумирский — директор?

 — Да.

 — А завуч по средствам — Наталья Андреевна?

 — Да.

 — И что же они сами не приехали, слишком сильно заняты?

 — Леонид Павлович проводит сейчас сессию в нашем городском совете, а Наталья Андреевна сломала ногу.

 — А вы кто?

 — Учитель английского.

 — А вы тоже из школы? — спросил чинуша Сергея Саныча.

 — Нет.

 — Сейчас ваша школа перешла в ведомство... — он немного подумал. — Скажем так, сейчас вашей школой занимаюсь уже не я, а Крылов Андрей Алексеевич. Его кабинет справа от моего, он вам подпишет все что нужно. Вы извините, — он посмотрел на меня испуганно, — но я вообще ничем не могу помочь.

 — Ну ладно, — сказал я.

Сергей Саныч ничего не сказал, только посмотрел на чиновника. Мы вышли. Соседний кабинет был закрыт, но по счастливой случайности напротив него в пол были вкопаны кресла, на них мы и сели. Я скучал, зевал, оглядывался и думал о чем-то совершенно своем.

Через десять минут из кабинета выскочил чиновник, быстро подписал все бумаги и заскочил обратно.

 — Поздравляю, — сказал я.

Тут же в Сергея Саныча врезался какой-то вьюнош, уронил его, и сам на него упал.

Весь пол в бумажках, плюс пиджак,

Два тела на полу, два кресла, я — такой пейзаж.

Потом они долго вставали, отряхивались, извинялись, отряхивались. Сергей Саныч, как Фигаро, коленку себе повредил. Юноша, к сожалению, не пострадал. Он посмотрел на меня, испугался, и постарался побыстрее удалиться.

 — Присаживайтесь, — сказал я. — Что, сильно болит?

 — Игорь. Я тебя очень прошу помолчать. Ты меня злишь.

 — Ну ладно, — сказал я. — Кстати, я не очень люблю, когда меня на «ты» называют.

 — Молод еще.

 — Да я, вообще-то...

 — Га, — выдохнул Сергей Саныч.

 — Что такое? — спросил я.

 — Пистолет, — закричал он. — Пистолет украли.

Вот тут я оттянулся во всю мощь. Бегать я всегда любил, особенно догонять козлов. Чиновник ушел недалеко. Когда он меня увидел, он побежал. Коридор был длинный, а бегать он совсем не умел (видно, привык к сидячей жизни). Я его уже почти догнал в конце коридора.

Потом мы повернули направо, как раз кто-то пытался открыть дверь, я ее вбил боком обратно, там кто-то закричал, наверное, ударился, а я ручкой чуть не сломал ребро. Я упал, встал, снова побежал. Потом на пути было ведро с водой, чиновник ловко пнул его назад, и я весь вымок, но ведро пролетело мимо. Мы забежали на пятнадцатый этаж, там была стеклянная дверь, молодой человек захлопнул ее, но я в прыжке, как Ван Дамм, ее выбил, разрезал ногу. Наконец, в середине коридора я прошел ему в ноги, сбил его и заломил ему руку за спину.

Но это уже было ненужно: упал он неудачно, виском на ручку двери, и умер. Из кабинета вышел Сергей Саныч и сказал:

 — Игорь, прости. Пистолет я сдал на вахте.

Я встал, отряхнулся. Хотел дать ему еще раз в челюсть, но что-то передумал.

 — Прости, Игорь. Давай сядем. Сейчас все уберут. Давай пойдем куда-нибудь, выпьем, забудем все. И все будет как раньше.

 — Лады, — сказал я.

Мы пошли, напились, потом я бросил Сергея Саныча и уехал в гостиницу спать.

Я проснулся, потому что кто-то тряс меня за плечо. Я повернулся, открыл глаза, в комнате горела люстра, рядом со мной на корточках сидела Зина. Сергей Саныч отсутствовал. Зина сказала:

 — Здравствуйте.

Я тоже поздоровался.

 — Вы не могли бы укрыть меня на некоторое время? Я обещаю, что я вам не помешаю.

 — Хорошо, — сказал я.

Она села за стол, открыла мои «Сто лет одиночества», учтиво отвернулась, пока я одевался. Я пошел, поставил чайник и снова сел на кровать. Никакое настроение, и очень хотелось спать. Вопросы все были очень глупые, поэтому я и спрашивать ничего не стал, оставалось только смотреть на стену напротив меня. Там полка была рядом с ней, то есть с директором, там были книжки, и вокруг все было так тихо — тихо, часа три ночи.

Почему-то все думают, что если два человека одинаковые, то им было очень приятно говорить и общаться друг с другом, просто быть рядом. Мне было совсем неприятно. Я, кажется, очень хорошо представлял, что она сейчас думает, как она все ощущает, я знал, что она почувствует после моего каждого предложения, фразы или вопроса, и это было очень неприятно. Если бы я был умным, чтобы придумать и сказать то, что ей понравится, или хотя бы мне было все равно, и в итоге мы стали бы потом говорить, как обычно я говорю с другими, а так.... Вот мы и сидели и молчали: я смотрел в стену, а она читала книжку. Стена была белая.

Потом вскипел чайник, мы попили чаю, и, наконец, слава богу, Зина заговорила:

 — Ну что, дружок, какие у тебя новости?

 — Да ничего, спасибо.

 — Какой ты стал официальный. У нас в гостях ты был проще. Не надо быть сложным, будь проще, дружок.

 — Хорошо, я стану проще.

 — О, Господи. Ты можешь говорить нормально, без заморочек? Ты ведь не разучился?

 — Нет. А тебя что, действительно интересуют мои дела?

 — Да

 — Угу, — я сказал это с такой тупой мордой и интонацией, что мы засмеялись, как гипербореи. Так громко-громко.

 — Так и как твои дела?

 — Очень неплохо, прямо скажем, хорошо. Вот только в Питер хочется, к деньгам и красивым баобабам.

 — А местные березки тебе уже совсем не нравятся?

Я ее намека не понял.

 — То есть?

 — Меня Березкина зовут.

 — А. Ну да.

 — Черт, — подумал я, — эта семейка уже вторую ночь не дает мне спать.

 — Ну так как насчет березок?

Мне, честно говоря, больше всего хотелось спать, а не размножаться. Но как-то сила привычки подействовала. Я встал, подошел, обнял и поцеловал. Так как я почти спал, то мне показалось, что все это я сделал одновременно.

И тут в дверь постучали. Зина застыла в моих объятьях. А из-за двери громко и с чувством пришел голос технички:

 — Номер двести пятнадцать, почему не спим?

 — Сплю, сплю, — крикнул я.

Мы помолчали, техничка ушла.

 — Как видишь, у меня немного небезопасно, — сказал я. — Тебе лучше уйти, наверное.

На этом мы и распрощались.

Я с радостью снова лег спать.

Утро было хмурым и холодным. Спал я беспокойно, всю ночь снилась какая-то гадость. То казалось, что кто-то пытается залезь в печную трубу (это в гостинице-то, где уже пятьдесят лет паровое отопление!), то жена вспоминалась. Словом, беспокойная была ночка.

В девять в дверь вломился Сергей Саныч. Он был очень пьяный. Дверь в номер он вынес плечом, пролетел три метра и упал на нее.

 — Самое лучшее, — подумал я, — сейчас дать ему вазой по голове, чтобы он успокоился, и уйти. Все равно охрана ничего не сделает.

Но я слишком устал в последнее время для таких подвигов. Поэтому я встал, выпил соку, и принялся ждать, пока Сергей Саныч встанет.

Он встал. Лицо у него было синее.

 — Ну и как моя жена? — спросил он.

 — Я не знаю, — сказал я.

Пистолет Сергей Саныч, видимо, где-то потерял, во всяком случае, когда он полез за ним под мышку, то не нашел.

 — Слава Богу, — подумал я.

Но Сергей Саныч, видно, носил с собой целый арсенал. Он достал из кармана охотничий нож.

 — Так я не слышал, Игорек, ответа, — сказал он уже уверенней. — Как тебе моя жена. Как?

Я улыбнулся.

 — Ты чо лыбишься? — спросил Сергей Саныч. — Не боишься, что ли?

Меня настолько все это достало, что я решил уже не сопротивляться, если он сейчас начнет меня резать.

 — Нет, — сказал я, — не боюсь.

 — А зря. Вот я, например, точно знаю, что у тебя сейчас еле хватает сил на то, чтобы стоять.

 — Почему это?

 — Сок-то отравленный...

Он был прав. Стоять мне действительно было очень трудно.

 — Так вы что же, уже не в первый раз за это утро приходите? — спросил я.

 — Так точно.

Я сел на кровать.

 — Ну что же, — сказал я, — режьте.

Так уж получается, что все в моей истории происходит вдруг. Честное слово, я в этом не виноват. Вот так же вдруг появился мой спаситель и уложил Сергея Саныча носом в пол.

 — Долго же я вас искал, — сказал он. — Хитро они вас спрятали.

 — Да, — ответил я, не в силах даже улыбаться. — Хитро.

 — Ну ничего, теперь уже все позади. А мы вас, грешным делом, уже два раза похоронили.

Я наконец смог улыбнуться.

 — Имущество мое хоть не раздали? — спросил я.

В комнату начали заходить все, кого я знал: Зина, жена, Лидочка, Серега, дворник, номер первый, номер второй, Веня, следователи, домработница, бармен, кассирка, даже Сергей Саныч приподнялся. В зале кто-то хлопал и кричал: «Бис», прилетело два гнилых помидора и десяток роз. Но большинство зрителей не стало дальше тратить свое время и дружно поспешило в гардероб.